Пока председатель с говорящей фамилией Золотов пыхтел возле кофемашины, отчего-то кофе он любил делать сам, Горин, развернувшись к окну, откинулся в чертовски удобном кресле со всевозможными поддержками и вибромассажем, и смотрел на переплетение холодных улиц, где всё ещё, должно быть, дымилась «мазда» этих Бони и Клайда. Уйти на пенсию и заняться архитектурой – это оставалось мечтой Горина. Он считал, что чувствует города, их особенные вибрации. И видел то, что многие не замечали – красоту, сокрытую там, где ей, казалось бы, не место.
Его взгляд скользил по городу. Стекло. Изгиб. Сталь. Рёбра бетона. Цепкая арка моста. Метро тяжело дышит, проглатывает человека за человеком. Лезвия ступеней. Зеркало. Мрамор. Затем неожиданно что-то улавливается, становится понятней в нагромождении конструкций и материалов. Красота – математическая точность построек, динамика множества точек, образующих завершённые фрагменты пространства. Собственно, полихедроны мегаполисов – проекция наших представлений об идеальном.
Мы пристрастились к геометрии, как только покинули пещеры и построили первые жилища из глины и соломы. Вдохновлённые природой, мы воплотили её позже в каменных зданиях и, в конечном счёте, превзошли её в совершенстве линий современной архитектуры. Земля же то и дело пыталась извести нас как бактерию, вирус, чужеродный организм. Мы нуждались в доме, безопасности, покое. И появились города.
Современная городская агломерация – творение вопреки живой природе. Выражение её отрицания. Компенсация комплекса брошенности. Всё построенное нами – есть утверждение воли к жизни. Подобную волю проявляет младенец, оставленный матерью. В доказательство того, что мы состоялись, мы подняли с земли камень – мёртвое – и оживили, наполнив смыслом его существование в формах архитектуры. Мы выплавили сталь и также оживили её, превратив в тела зданий. Мы вдохнули жизнь в стекло. Теперь оно отражает свет отрёкшегося от нас мира.
Мы заставили мёртвое танцевать, придали ему динамику, изменение, развитие, идею. Геометрия городов дразнит танцевальным ритмом. Они резко меняют размеры, темп; могут броситься из монотонности в вакханалию трёхмерных структур.
– Вы не предупредили, Дмитрий Андреевич, – мягкий голос Золотова, никак не сочетавшийся ни с его статусом, ни полной фигурой, вырвал Горина из потока размышлений, – сейчас все соберутся. Буквально десять минут. Пока выпьем кофе?
Поставив блюдце с чашкой на белоснежную салфетку, он уселся напротив и испытующе посмотрел на инспектора. Золотова, должно быть, злило, что Горин занял его кресло, но он эмоций не выдавал, обратившись запуганной овцой.
– Что с сенсорамой, которой пользовался Митичев? – Горин решил с ходу взять быка за рога.
Золотов махнул рукой.
– Сгорела к чертям. Утилизировали, – глаза его забегали, – важнее код. Образ сняли, он у вас.
Горин не сильно рассчитывал на откровенность. Подумал, поиграем по вашим правилам.
– Да, должны доставить. Я не