слабого отзвука тех страшных воплей хватило, чтобы Хелен захотелось не быть одной. Вдруг она поняла, что обрадовалась бы любому пешеходу, хотя бы вдали.
И где же знаменитое место раскопок – набитая костями пещера, открытая через год после гибели Линкольна? Побережье не выглядело популярным – никаких знаков или табличек. Хелен не удивляло, что пещеру нашли относительно недавно: местность не отличалась привлекательностью для туристов или безопасностью для пешеходов.
Под самыми пальцами ног Хелен виднелась далекая бухта, при взгляде на которую начинала кружиться голова. От неприятных бескрайних морских и небесных просторов ей чуть не захотелось шагнуть вперед, через край. Здесь даже сила тяготения казалась другой: она то и дело менялась вместе с порывами ветра, от которых Хелен едва удерживалась на ногах.
У Линкольна, по его собственным словам, головокружение начиналось, стоило едва взглянуть снизу вверх на высокое здание; однако о мостах он ничего не говорил ни матери, ни сестре. Способ, которым он предпочел закончить свою жизнь, был совершенно бессмысленным и настолько невероятным, что Хелен никак не могла признать смерть брата. Линкольн просто не мог совершить самоубийство, еще и таким способом. «Но разве мы знаем хоть кого-то по-настоящему?»
Хелен встала со скамейки. Ее ноги затекли, от мыслей становилось тесно даже в таком открытом незахламленном пространстве. Хелен много лет плавала и находилась в хорошей физической форме, но здесь энергия ее покидала. Скала удерживала запоздалый зимний холод, и на такой высоте он кусался еще сильнее.
Хелен опустила взгляд на Слэгкомб-Сэндз – неуютный берег, обрамленный папоротниками, и болото, заросшее чем-то, похожим на выцветшую пшеницу. «Там плакал ребенок». «Слэгкомб-Сэндз. Внутри расщелины в скалах Уэйлэм-Пойнта». У подножия кривой шпоры Уэйлэм-Пойнта Хелен разглядела темные впадины и щели – может быть, Линкольн установил микрофоны там. Наверное, он прятал свои устройства в одной из этих пещер при отливе, а ветер хлестал по голове, и грохот волн оглушал… Уважение старшей сестренки к брату выросло в десять раз.
И тут из самой земли и воды хлынул пронзительный свет. Не теплые золотистые лучи, не мягкий прибрежный свет в Торбее, через который Хелен ехала до гостевого дома в Диллмуте, не жесткий свет севера, который она помнила с учебы в Ланкашире, – этот свет имел бело-серебристый оттенок олова, будто проход в другой мир или другое время. Пронзив балдахин из туч, солнечные шипы врезались в грязное, серое море, и там, в эпицентре, где они были ярче всего, напоминали свет от сварки, на который невозможно смотреть невооруженным глазом.
Значит, здесь жили и волшебство, и красота – невзирая на все свои печали, Хелен смогла это признать. Не идиллическая красота, но дикая, необработанная, внушающая восторг – и Линкольн сказал то же самое: «восторг». Именно тут ему удалось найти нечто необычайное.
Появившись на краткий миг, серебристая вспышка, озарившая море, скрылась за