он увидел лицо умиротворенное, а не искаженное эмоциями и сказал себе, довольно жестоко, что даже плач ее был притворством.
Мысль эта придала степенности его тону, когда он спросил, разрываясь между жалостью и иронией:
– Разве это не естественно, что я пытаюсь принизить все то, чего не могу вам предложить?
Ее лицо просветлело, и она отдернула руки, но не кокетливо, а словно отказываясь от чего-то, на что не имела права.
– Но вы принизили меня, разве не так, – ответила она нежно, – будучи убеждены в том, что это единственное, что меня заботит?
Селден чуть не взорвался, но это был последний всплеск эгоизма. Он ответил почти сразу, ответил просто:
– Но вас же это заботит? И никакие мои желания ничего не могут изменить.
Он настолько не осознавал, как далеко зашел, что даже почувствовал отчетливое разочарование, когда она обратила к нему лицо, искрящееся насмешкой.
– Ага! – воскликнула она. – Несмотря на все ваши красивые слова, вы на самом деле такой же большой трус, как и я, потому что вы бы их не сказали, если бы не были уверены в моем ответе.
И в потрясении от этой остроумной отповеди колеблющиеся намерения Селдена кристаллизовались.
– Я не был уверен, что вы так ответите, – сказал он тихо, – и, справедливости ради, полагаю, что вы тоже.
Теперь настала ее очередь посмотреть на него с удивлением, и через мгновение она выпалила:
– Вы хотите жениться на мне?
Он расхохотался:
– Нет, не хочу, но, возможно, должен, если вы хотите этого.
– Вот именно, вы так уверены во мне, что можете развлекать себя экспериментами.
Она отдернула руку, которой он опять овладел, и печально посмотрела на него.
– Я не ставлю эксперименты, – ответил он. – А если и ставлю, то не над вами, а над собой. Я не знаю, к каким последствиям они меня приведут, но, если женитьба на вас – одно из них, я готов рискнуть.
Она слабо улыбнулась:
– Определенно это был бы огромный риск, и я никогда не скрывала от вас, насколько он огромен.
– А, так вот кто здесь трус! – воскликнул он.
Она встала рядом с ним, а он не отрывал от нее глаз. Нежное одиночество уходящего дня захватило обоих, казалось, они парят в прозрачном воздухе, а изысканность этой минуты наполняла их вены и притягивала друг к другу, как опавшие листья тянет к земле.
– Это вы трус, – повторила она, касаясь его руки.
Она на секунду прижалась к нему, как будто ей отказали уставшие крылья, он почувствовал, как ее сердце затрепетало, готовясь к новому полету, не боясь дальних расстояний. Потом она отпрянула с улыбкой, предупреждавшей об опасности.
– В поношенной одежде я буду выглядеть ужасно, но я сама умею подшивать себе шляпки, – объявила она.
Они постояли молча, улыбаясь друг другу, словно безрассудные дети, поднявшиеся на запретную высоту, откуда они увидели новый мир. Старый мир у их ног уже скрывался в полумраке, полная луна только всходила над долиной в темно-синем воздухе.
Внезапно