глазами и оскаленным ртом выражало казарменный восторг. При этом его рука с напряжённым венозным ядром бицепса продолжала властно дёргать за гриву волос « критскую жрицу» у своих чресел и всё ниже наклонять голову прекрасной Магды, пока её пьяный – развратный смех не становился глухим и воркующим…
Герман вновь ощутил гадостный привкус во рту, словно разжевал кусок мыла с чьими-то прилипшими волосами…Горячая пустота в голове толкала в висках крепче прежнего. Он попытался встать. Но хмель свинцовой волной валил его с ног и придавливал к душной тахте. « Дьявол!» – он тупо продолжал созерцать огненный канкан птиц с женскими лицами. Чувствовал их упругую прелесть, продажность, доступность. От сильных поворотов и синхронных гранд-батманов их спелые груди плескались. Из-под перьев молниеносно и ослепительно выступало выпуклое, лоснящееся бедро. Длинные ноги ритмично взлетали выше голов, будоража кровь. Луч света падал на округлый живот с тёмной лункой пупка. И снова всё куталось в изумрудный и меднозолотой вихрь страусиных перьев, в алмазное мерцание похожих на бриллиантовых пауков фашистских свастик.
Он вяло курил сигарету, и ему казалось: бравурный галоп канкана и зажигательные движения женщин воспроизводят единую, пульсирующую в мироздании гармонику. Эта гармоника совпадает с его, Германа Шнитке из тихого, патриархального Пфальца, – жизнью, проходит через его сердце, толкает его вперёд, к смерти. И когда он умрёт, проследит волнообразно дальше, уже без него – ничтожной песчинки, в вечных колебаниях и всплесках.
Donner wetter! Мысль, что танец прекрасных, ослепительных женщин является на самом деле ритуальным танцем Смерти, потрясла его. Эта догадка, отщёлкавшая хлыстом такт за тактом все « pro» и « contra» в его сознании, больше не казались азартной, волнующей и щекочущей нервы, идущего в бой во имя славы и наград воина. Ему вдруг стало беспокойно и страшно. Восхитительные молодые женщины, одетые в птичьи наряды, танцевали танец его, Германа Шнитке, смерти. О его гибели возвещали синхронные взмахи сильных красивых ног, обутых в атласные туфли. О его смерти возвещали колыхания упругих грудей с налитыми розовыми сосками. И та синусоида, которая, как зажжённый бикфордов шнур, извиваясь летит по миру, несёт ему на огненных крыльях весть о его неизбежной и жуткой смерти.
…Капля холодного пота сорвалась с его лба.
– Майн Готт! – кровь отхлынула от лица, ставшее похожим на восковую личину, краска снаружи и пустота внутри.
– « Dummkopf!15 – шепнул внутренний голос. – Вот и сейчас в этом дьявольском клубе, пялясь на раскрашенных, ряженных шлюх…Ты прожигаешь еще один отпущенный судьбой отрезок жизни, за которым, пусть не теперь, но позже, последует неизбежная смерть…» Свет гаснул и вспыхивал. Полуголые девицы продолжали танцевать, как заведённые, бросая световой отблеск и паутину скачущих теней на сводчатый потолок грота.
Он сомкнул тяжёлые веки, всего на минуту. И вместе с накрывшей его темнотой, по коей метались