решила мило застонать, как маленькая девочка. Это было правдой. Из своей зарплаты в четверть миллиона она не отложила ни цента и, не считая регулярных пожертвований в женский приют, потратила все на себя, оплачивая огромные счета из «Бергдорфа» и «Гарри Уинстона». Иногда Браун сам оплачивал их в виде премии.
– Ты разбираешься в финансах? – спросил Луис и вытащил кинжал из чехла. Она решила, что он похож на мексиканского наркобарона: романтичный и опасный.
– Что ты имеешь в виду?
– Сколько должен был оставить тебе Теомунд, если бы хотел, чтобы ты продолжала жить так, как живешь?
Корал удивленно подняла брови.
– Наверное, много. Почему ты спрашиваешь?
– Скажем просто. Предположим, что нет такой вещи, как инфляция, что Америка спасется от экономического самоубийства, и фондовая биржа сделает тебе одолжение и сохранит средний рост в одиннадцать процентов в год. Каждый месяц ты будешь получать одну двенадцатую своего прежнего дохода.
– Ладно, если ты так говоришь.
– Сколько тебе нужно было бы вкладывать сегодня, чтобы делать это, скажем, до того, как тебе будет восемьдесят пять?
– И сколько?
– Примерно два с половиной миллиона долларов.
– Это правда? Ты посчитал это в голове?
– Нет, я навел справки.
Корал попыталась поймать его взгляд.
– Зачем?
– Конечно, фондовый рынок неустойчив, инфляция существует, и вы, американцы, превратили управление в кровавый спорт. Было бы надежнее начать с большей суммы.
Корал плавно поднялась с дивана и стояла, разглаживая на себе светлое платье; мягкая драпировка топа подчеркивала ложбинку груди. Когда она положила ладони на бедра и пошла к письменному столу, покачивая ими, юбка в кремовых и коричневых перьях заколыхалась, обнажая ноги. Луи стоял, неприветливо улыбаясь ей. Она была слишком опытной, чтобы отдать себя на милость мужчины, не завладев им: его умом, его сердцем, его членом, чем угодно.
– Дай я угадаю, – сказала она, кладя руку на статуэтку орла на письменном столе. – Теомунд мне почти ничего не оставил, но ты, amiguito mio[4], хочешь меня выручить. – Она была благодарна Тео за то, что он заставил ее выучить испанский язык; и радовалась, что у нее хватило здравого смысла нарядиться для этого визита, просто на всякий случай.
– Си, возможно.
Корал протянула руку и легонько дернула бахрому на чехле его ацтекского кинжала. Пора проверить ее инстинктивное понимание этого человека.
– Что ты задумал, Луис? Живешь в какой-то фантазии? Ты мексиканец? Мексикано-американец? Почему ты одет, как гаучо в музее?
– Гаучо – жители Южной Америки. Я – мексиканец.
– Что означают все эти ягуары и орлы на той чертовой стенке?
Он перехватил на лету ее руку, посмотрел в глаза и сжал руку крепче.
– Проявляй уважение, когда говоришь со мной.
– Да? – следуя инстинкту, Корал повысила голос. – Кем ты себя считаешь, черт побери?
– Монтесумой! –