племянница дорогая. Там за чаем с пирогами всё тебе и обскажу.
Ушли они, а Еремей, знай, думу свою печальную думает. В кои-то веки девушка встретилась, в душу запала, а как ей объяснить, что не боров он вовсе, что под шкурой щетинистой сердце человеческое болью исходит!
Еремей в хлеву страдал, а Маша с тётушкой за богатым столом чаи распивали и беседы беседовали. Кому ведьма Глафира, а кому родня сердечная. И тем угощает племяшку любимую, и этим потчует. А у Маши странный свин из ума не идет, страсть как любопытно всё про него узнать.
– Признавайся, тётя, опять мужик тебе не угодил? Первый-то твой муж до сих пор, поди, в лесу медведем бродит?
– Не-а! – беззаботно откликнулась Глафира. – Не бродит. Охотники подстрелили, так он теперь в богатом доме шкурой у камина лежит.
– И не жалко? Всё ж мужем был тебе, вы и лет немало с ним прожили. Чай, любила?
– Не-а! Не жалко! – опять хохотнула тетка. – Нечего было по бабам бегать, меня сердить.
Ну, вот что с ней поделаешь. Ведьма – она ведьма и есть! И бабушка Машина ведьмой была, и прабабушка. Мама Машина и Глафира – близняшки, и при том разные. Нюраша тихая и мягкая уродилась, а Глаша боевая и решительная. И дар ведьминский она унаследовала, а передать хотела Маше, своих детей у колдуньи не было.
Но Маша не больно-то в ведьмы рвалась: она с мамой и папой в городе жила, обычной жизнью, и без колдовства прекрасно обходилась. Но у тётки в лесу гостила всегда с удовольствием. А Глафира надежду не теряла, племянницу всячески привечала и баловала. Торопить, правда, не торопила, девка-то молодая совсем, а сама Глафира ещё в силах. Но Машка упиралась из всех сил, не хочу ведьмой быть – и точка!
– А ты всё-таки подумай! Наш дар сильный, жалко такой терять. И добра сколько сделать можно!
– А зла сколько? – отбивалась Маша. – Я ж, как и ты, горячая, рассержусь, разойдусь, и такого в сердцах натворю!
– Оно верно. – Согласно кивнула Глафира. – Я вот нечаянно тоже… сотворила. Кабан-то у меня и впрямь непростой. Какой парень был!
И тётушка поведала всю Еремееву историю. Маша слушала, ахала, охала, а после потребовала строго:
– Превращай обратно! Это уж слишком, ты ж не злобная баба Яга.
Глафира вздохнула:
– Не злобная. И самой жалко. А не могу! Обратный оборот не под силу мне. Сгоряча обернула мальчика в кабанчика, а назад – никак.
И добавила вкрадчиво:
– Вот если ты поможешь…
– Опять за своё! Сказано, не хочу колдовать.
– Тогда и кабан на колбасу пойдет!
– Придумай что-нибудь!
– А нечего придумать! Или дар берёшь, или из Ерёмы окороков понаделают!
Долго кипятились и ругались родственницы, но так ни до чего не договорились. Глафира сдалась первая:
– Ладно, утро вечера мудренее. Давай спать укладываться. А то воюем, как дикари какие! В кои-то веки племяшка приехала, не ругаться ж со мной, а в гости.
Заснуть Маша сразу не смогла, всё думала. Так и не додумавшись ни до чего путного, всё-таки