занятия гимнастикой отдельно от других помогли мне развить руки, ноги и спину, так что повседневная жизнь больше почти не доставляла мне неудобств. Правда, я не знал и не мог сказать, как повел бы себя в миг грозной опасности: когда от всех мужчин потребуется быть мужчинами. Но далеко не каждый знает свое сердце.
Следующим летом, через полгода после того, как мне исполнилось восемь лет, нас навестил родственник с Хиоса. Мне сказали, что это мой дядя Мелос – муж Фрины, сестры Никострата. Он был иониец и, по-видимому, старый друг отца. Мелос захотел увидеть меня, и мать привела меня в ойкос.
Этот иониец окинул меня взглядом, приметив мою буковую палку и сандалию с высокой подошвой, и улыбнулся мне так ласково, как ни разу не улыбался отец. Но темные глаза Мелоса остались печальными: и от всего его облика веяло каким-то печальным мужеством, иным, нежели спартанская стойкость отца. Дядя немного расспросил меня о том, как я живу и учусь, – мне понравилось его обращение; однако сразу после этого Никострат попросил мать оставить их наедине, и мы ушли.
Я, однако, догадывался, о чем станут говорить эти двое мужей, мой отец и дядя, – о войне, которая беспрерывно сотрясала Ионию после восстания против Дариева владычества. Эти события были не чужды мне: можно даже сказать, что я в них участвовал. Моя семья бежала из Милета посреди ночи, когда мне было два с половиной года, во время последней битвы с персами. Я помню, как меня тащили на руках, до синяков сжимая мне ребра; меня передавали от одного мужчины к другому. Я задыхался и плакал, но уцелел – а в ушах моих до сих пор звучат истошные крики тех, кто заживо горел в своих жилищах, кого рубили мечами на улицах и сталкивали с переполненных кораблей в воду…
Я очень живо помнил эти ужасы; но когда я подрос и попытался расспросить мать о том, почему и от кого мы бежали, она ответила коротко, явно не желая посвящать меня в дела, которые меня не касались. И вот теперь приехал Мелос – он мог втянуть отца в эти страшные дела, и Никострат мог отправиться вместе с ним на войну!..
Я понял это, когда сидел рядом с матерью во дворе, держа ее за руку. И она тоже поняла: ее пальцы были холодными. Сейчас Эльпида нуждалась в моем утешении не меньше, чем я в ее.
Потом Никострат вышел к нам – один; мама порывисто встала, и отец улыбнулся своей медленной улыбкой, покачав головой. Он не собирался покидать нас и погибать на войне, несмотря на то, что был спартанцем!
Я смотрел, как родители обнимаются и целуются; и был счастлив оттого, что отец остался дома. Я начал понимать, что есть нечто гораздо большее, чем моя детская враждебность к нему.
Мелос прогостил у нас несколько дней; на прощанье он подарил мне дорогой белый кожаный мячик и деревянную биту, которые купил на рынке. Он рассказал, что битой мяч гоняют мальчики в Египте, и объяснил правила. Я мог играть только сам с собой, но все равно сердечно поблагодарил дядю.
На другой день после того, как Мелос уплыл обратно на Хиос, я попытался поиграть во дворе по-египетски, гоняя мяч сразу за одного игрока и