восходом солнца, хотя солнца никакого не было и не могло быть – в такую-то метель. «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…» – зубрил вечером Лешка, расхаживая по комнате с остановившимся взглядом и прижатым к животу Пушкиным. Вспомнив эту трогательную картину, Манечка улыбнулась и откинула одеяло.
На работу она пришла неслыханно рано, в половине девятого. На столе были грудой свалены папки с личными делами учащихся – не иначе, кто-то из завучей вечером копался, а на место их не поставил, – зато под папками обнаружилось несколько рукописных бумаг с пометкой «срочно напечатать и размножить». Кажется, некоторые из этих бумаг валялись тут с позавчерашнего дня, а вот этот приказ по поводу профучебы определенно кто-то спрашивал еще в прошлую пятницу.
Манечка решила разгрести весь этот завал. Заперла дверь в приемную, чтобы не мешали, и сосредоточенно, не отвлекаясь, работала часа полтора.
В одиннадцатом часу пришла завхоз звать пить чай в свою «каморку под лестницей». Дожидаясь, пока Манечка допечатает последнюю страницу, завхоз стояла у окна и наблюдала, как новый вахтер разгребает перед парадным входом снег.
– Кто-то к нам приехал, – сказала вдруг завхоз, отодвигая тюлевую занавеску, – «Опель Астра», цвет – мокрый асфальт, почти новый, на левом крыле небольшая вмятина…
– Вы так хорошо сквозь метель видите? – восхитилась Манечка.
– А метели никакой нет, кончилась. Вот-вот солнышко проглянет. Кто бы это мог быть? Подожди-ка… Иностранец какой-то. Тебе начальница ничего не говорила вчера?
– Отчего вы думаете, что иностранец? – спросила Манечка, поспешно вылезая из-за стола.
– Что ж я, иностранца от нашего мужика не отличу, что ли? – обиделась завхоз. – Иди сама посмотри. Блондин… высокий… на немца похож. Ой, Маня, а ведь я догадываюсь, кто это может быть! Пойду встречу, не то наш бдительный Игнатьич его застопорит!..
Манечка прилипла носом к окну, но никого уже не увидела. Иностранец, кем бы он ни был, уже поднялся на крыльцо, и от любопытных глаз его защищал обледенелый козырек.
Не прошло и двух минут, как гость, сопровождаемый завхозом, появился в дверях приемной. Манечка, торопливо взбивавшая перед зеркалом пышную вороную челку, обернулась и замерла.
Золотое сияние легло на вытертый линолеум. Покрытые облупившейся масляной краской стены задрожали, сделались прозрачными и исчезли, открыв ослепительный, залитый солнцем простор. Теплый ветер всколыхнул Манечкины волосы. Он нес с собой аромат горьковатых степных трав и свежесть чистейших голубых озер.
«Оnly you…» – cладко вздохнул Элвис Пресли где-то над левым Манечкиным ушком.
– …профессор Роджерс из Цюриха, – грозно откашлявшись, повторила завхоз.
– Мария, – пропела Манечка, зачарованно глядя в глубокие северные глаза гостя.
– Прекрасное имя, – улыбнувшись, ответил гость. – Могу ли я видеть госпожу Шереметьеву? – Он говорил по-русски, хотя и с сильным акцентом, но совершенно правильно. Завхоз с