доносились со стороны жилого комплекса: шаги, обрывки разговоров, возникающие тут и там, иногда смех.
Они вошли в кафетерий – кокон света и тепла в бескрайней ночи пустыни.
Чарльз Левайн притормозил около «Риц-Карлтон», и его «форд фестива» тысяча девятьсот восьмидесятого года выпустил огромную тучу дыма, когда остановился у широких ступеней отеля. Швейцар двинулся к нему с нахальной медлительностью, не скрывая того, что машина и тот, кто сидит внутри, вызывают у него отвращение.
Не обращая на него внимания, профессор выбрался из автомобиля и остановился на покрытых красным ковром ступеньках, чтобы снять большой клок собачьей шерсти со своего смокинга. Пес умер два месяца назад, но его шерсть еще была повсюду.
Левайн поднялся по ступенькам, другой швейцар открыл перед ним позолоченные стеклянные двери, и ему навстречу поплыли изысканные звуки струнного квартета. Войдя, Левайн мгновение постоял, прищурившись, в ярком свете холла, но его тут же окружила группа репортеров и со всех сторон начали вспыхивать фотокамеры.
– Что такое? – спросил профессор.
Заметив его, к нему тут же подскочила Тони Уилер, консультант фонда Левайна по связям со средствами массовой информации. Отпихнув локтем репортера, она взяла профессора под руку. Ее каштановые волосы были тщательно уложены, костюм, сшитый на заказ, поражал строгостью, и она на все сто выглядела профессионалом по связям с общественностью: уравновешенная, изящная и беспринципная.
– Извините, Чарльз, – быстро проговорила она. – Я хотела вам сказать, но мы нигде не могли вас найти. У нас потрясающе важная новость. «Джин-Дайн»…
Левайн заметил знакомого репортера, и на его лице появилась широкая улыбка.
– Добрый вечер, Арти! – крикнул он, освобождаясь от Уилер и подняв обе руки вверх. – Рад видеть, что четвертая власть так активна. По одному, прошу вас! Тони, скажи им, пусть на время перестанут играть.
– Чарльз, пожалуйста, послушайте меня. Я только что узнала, что… – напряженно проговорила Уилер.
Ее голос утонул в громких вопросах журналистов.
– Профессор Левайн! – начал один из них. – Правда ли…
– Я сам выбираю, кто мне будет задавать вопросы, – перебил его Левайн. – А теперь успокойтесь, все. А вы, – он показал на женщину, стоящую в первом ряду, – начинайте.
– Профессор Левайн, – крикнула журналистка, – не могли бы вы подробнее рассказать об обвинениях, выдвинутых против «Джин-Дайн» в последнем номере «Генетической политики»? Говорят, вы начали личную войну против Брентвуда Скоупса…
Ее неожиданно перебила Уилер, и ее голос разрезал воздух, точно порыв ледяного ветра.
– Минуту, – резко проговорила она. – Эта пресс-конференция посвящена премии «В память холокоста», которую профессор Левайн должен получить, и не имеет никакого отношения к конфликту с «Джин-Дайн».
– Профессор, пожалуйста! – не обращая