посл этого къ нимъ подошелъ смотритель и потребовалъ Катюшу за ршетку. Нехлюдовъ былъ минуту въ сомнніи, какъ проститься съ ней: поцловаться или пожать только руку. Она стояла передъ нимъ сложивъ руки и ожидая. Онъ вспыхнулъ, она тоже покраснла, также, какъ 14 лтъ тому назадъ за кустомъ сирени, но стыдъ этотъ былъ совсмъ другой, чмъ тотъ. Думалось и то, что надо поцловать, чтобъ она не думала, что я не хочу, и ставлю ей въ вину ея позоръ. И она думала тоже. Думалось и то, что поцлуй можетъ навести на мысль о тхъ отношеніяхъ, которыя, несмотря на женитьбу, не должны быть, думалось и то, что совстно при всхъ этихъ людяхъ. И онъ ршилъ, что не надо, и пожалъ ее руку. Рука была таже твердая и пріятная.
– Прощай, Катюша, скоро буду.
Скоро зашумли арестанты, съ звономъ цпей выходя изъ за ршетки, и постители стали выходить, и опять вахтера, выпуская, въ дв руки считали ихъ, чтобы не вышелъ лишній и не остался въ тюрьм.
Прежде чмъ хать домой, Нехлюдовъ пошелъ къ смотрителю и распросилъ о всхъ тхъ формальностяхъ, которые нужно исполнить для того, чтобы жениться на приговоренной. Формальностей оказалось очень много. Нехлюдовъ записалъ ихъ вс и въ тотъ же день принялся за исполненіе ихъ.
–
Изъ Москвы уже вс ухали, ухали и Кармалины, очень недовольные Нехлюдовымъ, и Нехлюдовъ оставался одинъ съ нянюшкой въ своей большой квартир, ожидая окончанія формальностей для вступленія въ бракъ и отправленія вмст съ партіей въ Сибирь. Внчанье было назначено на 6 Іюня, а на 9 Іюня отправка партіи.
Чмъ больше проходило времени со времени ршенія Нехлюдова, тмъ больше онъ утверждался въ немъ и не только не раскаивался, но испытывалъ новое чувство радости и энергіи. Катюша была все также мертва и непривлекательна, но именно эта непривлекательность, отвратительность ея только увеличивала въ немъ его чистую любовь къ ней, не ждущую ни отъ нея, ни отъ кого бы то ни было какой нибудь награды, любовь, ищущую радости и блага не себ, а другимъ. Онъ испытывалъ чувство подобное тому, которое бы испытывалъ человкъ, отогрвая замерзшаго друга. Съ каждымъ днемъ и часомъ онъ чувствовалъ, какъ разгорается все больше и больше тепло въ его душ, и это увеличеніе тепла, т. е. любви, не то чтобы радовало его – радости тутъ не было, напротивъ, тяжелое, напряженное чувство, – но удовлетворяло его, давало ему сознаніе того, что онъ длаетъ то, что нужно длать и лучше чего онъ ничего не можетъ длать. Удастся ему пробудить въ ней жизнь,159 вызвать въ ней вс лучшія воспоминанія ея чистой жизни, вызвать въ ней хоть не любовь, но сочувствіе къ себ,