сдлать, и, какъ будто ршивъ, что онъ стоитъ этаго, сказалъ:
– Ну, да что съ вами длатъ, пожалуй, какъ исключенье. Сидоровъ, – обратился онъ къ красавцу, толстому вахтеру, – проводи вотъ ихъ въ женскую.
– Слушаю-съ.
И Нехлюдовъ, поблагодаривъ смотрителя, пошелъ за красавцемъ Сидоровымъ. Все было странно Нехлюдову, и странне всего то, что ему приходилось благодарить и чувствовать себя обязаннымъ передъ однимъ изъ тхъ людей, которые длаютъ это ужасное дло, какъ онъ думалъ теперь, запиранія людей, какъ зврей, за ршетками.
Вахтеръ отперъ огромную дверь, вывелъ Нехлюдова опять въ сни, гд былъ Христосъ, сказалъ тутъ вахтеру, что одинъ изъ мужскихъ постителей перечисляется въ женскіе, и повелъ его вверхъ по лстниц, тамъ опять отперъ тяжелую дверь и ввелъ его въ такую же комнату, раздленную на трое двумя ршетками. Тутъ было тоже самое, только тутъ были вмсто солдатъ женщины сторожихи, тоже въ мундирныхъ съ свтлыми пуговицами и погонахъ кофточкахъ, и тутъ было меньше заключенныхъ. Тутъ было ихъ всего 8. Одна старуха, говорившая, очевидно, съ сыномъ, одна цыганка, говорившая съ матерью, потомъ какая то толстая блая двка, говорившая съ нарядной двицей, худая женщина съ ребенкомъ, дв, очевидно, крестьянки и она.
Въ первую минуту Нехлюдовъ не увидалъ ее, потому что ее загораживали говорившія у ршетки, она же стояла въ сторон у окна.
– Вамъ кого нужно? – спросилъ его Вахтеръ.
– Катерину Маслову,145 – едва могъ выговорить Нехлюдовъ.
– Катерина Маслова, къ теб,– крикнулъ солдатъ.
Только тогда Нехлюдовъ увидалъ ее фигуру, отдлившуюся отъ окна, подл котораго она стояла, загораживаемая цыганкой.
Она подошла къ ршетк146 съ правой стороны цыганки, Нехлюдовъ же былъ съ лвой стороны и поспшно перешелъ на мсто противъ нее. Онъ стоялъ прямо передъ ней и, хотя черезъ дв решетки, ясно видлъ выраженіе ея лица: оно было оживленное и любопытное.
– Катюша! это я, – проговорилъ онъ, не могъ договорить того, что хотлъ, и остановился, стараясь успокоиться.
– Кто же вы то? – сказала она улыбаясь, вглядываясь въ него и не узнавая, но, очевидно, довольная тмъ, что къ ней пришел поститель и хорошо одтый.
– Я, Нехлюдовъ, Дмитрій Ивановичъ. Катюша!
«Да я длаю то, что должно. Я каюсь», подумалъ онъ. И только что онъ подумалъ это, какъ слезы выступили ему на глаза и подступили къ горлу. Онъ не могъ больше говорить, схватился руками за ршетку и разрыдался.
Лицо ея усталое, безжизненное вдругъ освтилось мыслью, глаза загорлись, и даже румянецъ, не тотъ румянецъ, красный, яркій, который, бывало,