двери, и мое имя эхом разносится по императорскому кабинету.
Входя, я ловлю свое отражение в зеркалах, откуда на меня взирает высокий мужчина в ботфортах и при золотых эполетах, происхождением наполовину француз, наполовину гаитянин, со смуглой кожей и зелеными глазами, по которым никто не может угадать его происхождения. У меня нет ни состояния, ни фамильного имени, которое давало бы мне шанс продвигаться наверх, но при здешнем дворе такие вещи значения не имеют.
– Поль! – окликает император через всю комнату, и я замечаю разочарование на лице графа Монтолона, ведь Наполеон прибег к своему излюбленному фокусу. – Мои глубочайшие извинения, – поворачивается император к графу. – Прибыл мой любимый камергер. Придется продолжить нашу с вами беседу в другой раз.
Граф поднимается с кресла и бросает на меня испепеляющий взгляд. Но я тут ни при чем, это все император. Он обожает прерывать аудиенцию с представителями старой знати ради беседы с простолюдином.
– Ваше величество. – Я делаю перед императором поклон, и он останавливается и улыбается мне.
Он совсем не похож на человека, который только что развелся с женой и вверг в панику целую империю. Его темные волосы аккуратно зачесаны, и он одет в свой любимый мундир красного бархата, расшитый золотом.
– Слышал уже? – Ясно, что речь идет об австрийской эрцгерцогине, но я осторожен.
– Ваше величество?
Серые глаза буравят меня.
– Что, при дворе ничего не болтают?
Я бросаю взгляд в сторону его смущенного молодого секретаря, Меневаля. Он при Наполеоне уже не первый год. Это красивый мужчина, высокий и поджарый, с густыми темными волосами и карими глазами. Любое из принимавшихся доселе важных решений императора первым делом диктовалось Меневалю. В недрах этого дворца хранятся тысячи исписанных им страниц – подробные указания по самым разным вопросам, которые император зачастую диктует в два или три часа ночи. Сейчас он отложил перо и сидит за столом, закрыв глаза. Похоже, с шести утра, когда император сюда прибыл, у секретаря это первая пауза в работе.
– Ваше величество имеет в виду возможность брака с австрийской принцессой? – осторожно спрашиваю я.
Наполеон торжествующе хохочет.
– Значит, болтают! – Вот что ему нужно. Больше любого богатства, женщин и даже власти Бонапарты жаждут славы. – Рассказывай. – Он делает шаг вперед. – И что говорят?
Сейчас он явно затеял какую-то игру. Я внимательно слежу за ним, но пока догадаться по его вопросам, что у него на уме, мне не удается. Я откашливаюсь.
– Говорят, что свадьба состоится на будущий год, – честно сообщаю я. – Возможно, уже в марте.
Несколько мгновений он хранит молчание – нарочно томит меня неопределенностью. Потом протягивает руку и хватает меня за локоть.
– Ты первый, кто мне об этом рассказывает. Я знал, что будут перешептываться. Но думаешь, приближенные мне докладывают? – сердится он. – Собственные солдаты скрывают от меня правду!
Я сохраняю нейтральное