только от него зависит, наберет он могущество или так и сгинет в трухлявую безвестность и о нем больше никто никогда не узнает. Разве останется в памяти, что жил-де такой глупый благодетель Бесо, который взял в жены бесприданницу и она пошла рожать ему неспособных для жизни детей.
– Амиран…
Он опять покривился от этого слова.
– Если род киснет, смени чрево…
Это не столько было произнесено, сколько вспомнилось. Что именно такие слова произнесла как-то бабка на базаре в Тифлисе, у которой он брал вино, закусывая его – при полном восторге старухи – стручковым перцем.
– Смени чрево… – повторил Бесо.
Если честно, он не видел себя двоеженцем. И не потому, что боялся Бога или страшился молвы. Ему просто не хотелось вновь затевать свадьбу, звать гостей, пытаться при них выглядеть иначе, чем есть на самом деде. Словом, разыгрывать никому не нужный спектакль. А потом Кэтэ, как это разом признали все, очень красивая женщина. Вот только…
Бесо угнетали три, как он считал, ненужные в обиходе бабской жизни проявления.
Ну, во-первых, зачем бабе грамота? А Кэтэ пишет и, что еще позорней, читает книжки. Даже под подушкой он их у нее находит. И вот оттого, что она письменная, ходит к ней разный темный люд со своими, не более светлыми, делами. Вот это одна баба попросила написать жалобу на своего мужа.
Конечно, Бесо это пресек. Любая супруга должна помнить, что она в седле подпруга и не более того. Ежели возомнит о чем-то другом, то конец всему, что до того звалось миром и согласием.
А один раз Бесо обнаружил у жены тетрадочку, в которой ее убористым, этаким интеллигентным, что ли, почерком было написано:
Я – дитя дня,
Жизнь во мне клокочет.
Горы, защитите меня
От нашествия ночи.
Бесо не очень разбирался в стихах. Но эти поразили его своей бессовестностью, что ли. Откуда это она взяла, что является дочерью дня? А ночь, что, ей не родня? Хотя именно ночью становится она более понятной Бесо. Или – скорее – доступной. Она как бы делается соучастницей того, что им написано на веку – подельницей в продолжении рода, корень которого подгнивает все новыми и новыми смертями младенцев.
А вот что в Кэтэ клокочет жизнь, Бесо не замечал. И в это время мысль его перебил некий курий, что ли, квохт.
И только он более сторожко прислушавшись, как понял, что это стали молотить в свои наковальни горийские кузнецы. Так они отпугивали от своих жилищ дух Амирана. Ибо все собирались жить сто, или сколько-то там еще лет, в пресном спокойствии. А легенда домокловым мечом висела над каждым домом и грозила сразить вопиющей действительностью.
Бесо собрался было расшифровать и две последующих строки обнаруженного у жены стихотворения, как стала точить его еще не родившаяся дума. Так, намек, проблеск, не ставший пучком света. И появилось почти незнакомое состояние. Казалось, коль он сделает хоть один шаг, то непременно провалится в тартарары и затвердит там навсегда свое успокоительное падение.
И