время можно было украсть, а то и с бригадиром договориться. Дашь бутылку – тебе стог сена взамен, дашь еще – два мешка картошки тебе, взваливай на плечи в вечерних сумерках и тащи домой. Даже теленка можно было заполучить за корчагу самогона. Времена—то были не такие уж и плохие. А теперь работать надо на этой земле, будь она неладна, – говорила Серафима Анатольевна, бывшая передовая доярка.
– Много проблем с этой землей: народу много, а земли… земля большой дефицит. У нас две третьи площадей покрыто лесами.
– Ну, как-нибудь, Лорикэрик Семенович. Я в долгу не останусь, даю слово.
– Дадите заработать?
– Дам.
– Знаете, зарплата у нас, председателей, маленькая, а расходы большие. Я, когда работал учителем физкультуры, получал больше, чем сейчас, а работы было в три раза меньше. Я отвечал только за учеников, а теперь приходится отвечать за взрослых. Но взрослые тоже бывают, как дети, а иногда и хуже детей. Ты ему доказываешь, что белое это белое, а он наоборот, что белое вовсе не белое, а черное.
– У меня сто долларов, – сказала Серафима Анатольевна.
– Сто долларов за одну сотку?
– Да вы что? У меня пятнадцать с колхозных времен осталось, прибавьте еще хоть десять соток, – просила Серафима Анатольевна.
– Маловато. Пять соток могу прибавить. И то с разрешения Рухова. Там, знаете, тоже не лыком шиты, знают, что к чему. Им тоже надо, что—то дать. Если вы сами с ними разберетесь, то сто дорлларов я у вас возьму… в долг. Вы, пожалуйста, не думайте, что я беру взятки, Боже сохрани! будем считать, что я у вас одалживаю и при первой же возможности постараюсь вернуть вам ваши сто долларов с процентами. Может, у меня премия, какая будет? Я не хочу, чтоб вы подумали, что я беру взятки, Боже сохрани! Никогда ни я, ни мой отец, ни моя мать взяток не брали. Мать всегда говорила: это грех большой. Когда она работала уборщицей в школе, всякое бывало: то ученик, знаете, у малышей в голове ветер гуляет: то сумку с книгами забудет, а в сумке десятка валяется, то просто бутерброд, в газету завернутый, на дне сумки валяется, – мать никогда не присваивала. А лакомилась, губы облизывала, плохо засыпала ночью и все такое прочее. Так что, видите, школа моего воспитания еще та – не найдешь теперь во всей округе.
– Да что вы, Лорикэрик Семенович, Бог с вами. Я одалживаю вам сто долларов, вот и все. Только процентов мне не нужно. Вместо процентов, сделайте мне десять соток и немного земли под сенокос, коровку хотела бы завести, а то в селе как жить без коровы, не на рынке же молоко покупать, правда?
– Истинно так, – согласился Лимон. – Я пришлю вам землемера. Только вы его тоже не обижайте. В карман ему двадцатку как-нибудь незаметно постарайтесь сунуть.
– А он мне сунет? Я изголодалась уж вся, молодая еще. Ворочаюсь в кровати и локти кусаю. Вам это неведомо, должно быть.
– Вы баба – кровь с молоком. Землемер своего не упустит, можете не волноваться. Он будет завтра. Никуда