время, размышляя, стоит ли принимать сказанное за комплимент.
– Дорого, папочка.
Я шагаю дальше. У меня отчего-то сильно бьётся сердце. Какие они ухоженные, сладкие, задумчивые; каждую из них я мог бы по отдельности встретить в своём офисе, больнице, пекарне или на обложке журнала и не обратить никакого внимания, но теперь вижу их тут, всех вместе, и разглядываю с дотошностью привередливого покупателя. Интересно, многие ли вымораживаются, подобно мне, или всем достаточно разок окинуть девчонок взглядом, чтобы определиться? И сколько нужно брать, чтобы не переборщить? На одного – сколько? – две, три? Почему к элитным проституткам не прилагается инструкция?
Джимми, до сих пор только стоявший как истукан, тоже принимается за дело и уже заискивающе болтает с парой фигурок. Да, он им гораздо приятнее меня. Кажется, на тех разодетых рыженьких он и остановится, в придачу к уже заказанной… Забери – распишись. Мне тоже пора?
Вдруг я явственно чувствую на себе два чьих-то любопытных глаза и перевожу взгляд с Джимми на девочек. Как будто что-то не так. Как будто среди них, идеальных юбочек, затерялось нечто другое, ни на кого не похожее. Они все смотрят с плохо скрытым нетерпением и недоумением, но кто-то один глядит на меня совершенно ясно и открыто. Я это чувствую, поэтому, напрягшись, замедляю шаг и тщетно силюсь разыскать эти глаза. Рядом раздаётся чей-то тихий, ласковый вздох.
– Ну что же вы, мистер. Смотрите, какой ловкий у вас товарищ.
Голос чуть хриплый, но плюшевый, мягкий, игривый как котёнок. Я останавливаюсь и молча хватаюсь взглядом за худенькую брюнетку через две фигурки от меня, всеми силами, фибрами, глазами вглядываясь в её лицо. Вот она, вот кто глядел.
– Здравствуйте, мистер, – произносит она. На губах сияет лукавая, но добродушная, невымученная улыбка.
– Привет. – Почему-то мой голос звучит пошло и некрасиво. Я блуждаю растерянным взглядом по её телу, стараясь за что-нибудь зацепиться, а она продолжает смотреть прямо и внимательно. – Как тебя зовут?
Удивительно, но я впервые, находясь здесь уже минут десять, спрашиваю чьё-то имя. Такое паршивое чувство, будто мне чертовски необходимо его знать. Образ ясно и просто глядящей брюнетки настолько неправдоподобен тут, среди грубых заискиваний, что встревоженный мозг начинает требовать доказательств – например, имя.
– Шетти.
Вокруг отчего-то очень тихо, и мне кажется, что все смотрят на нас.
– И это твоё настоящее имя?
– Это моё лучшее имя, сэр.
– А есть ещё?
– Я их забыла.
Произнеси это малютка Эми, я бы засмеялся. Но из уст таинственной Шетти эти слова прозвучали как серьёзное, честное признание, как настоящий приговор себе. Что же с ней не так? Проходит напряжённая секунда, и на моих ушах шелестит смешок. Кто смеётся? Что смешного?
– Ох, Шетти!..
Снова смех. Я мельком вижу, как одна из рыженьких что-то шепчет Джимми. Грейс, которая до сих пор не меняла ни позу, ни выражение лица, теперь злорадно усмехается во весь рот.
Что, что? Что?!
Шетти тоже улыбается, но как-то застенчиво, неохотно.
– Смеются…
– А