Человек спас свою шкуру, став свидетелем со стороны обвинения. К Майку Мориарити пришли слуги закона и, тряся перед его лицом пачкой бумаг, наложили арест на все его имущество: дом, мебель, конюшню, лошадей, коляску и даже пианино Мэри. Майк пожалел, что не разрешил ей увезти его с собой, но было уже слишком поздно.
Слуги закона взломали дверцу его письменного стола и описали договоры, векселя, акции и облигации. Описали даже пару сберегательных книжек со штампом «счет закрыт». Один из реформаторов, человек в штатском, обнаружил в старом носке под матрасом снятую Майком наличность. В носке оказалось две тысячи долларов мелкими купюрами. Реформатор положил деньги в карман, позабыв выдать Майку расписку. Вероятно, он также позабыл сдать деньги в кассу.
Единственным имуществом, не подлежавшим аресту, оказался дом, переписанный Майком на Мэри с Пэтси, и оплаченный полис страхования жизни на имя Миссис.
Мориарити и еще десятку таких же дельцов было предъявлено обвинение. Обо всем написали в газетах.
Обсуждая предстоящий суд с Мэри, Пэтси заявил:
– Вот то-то же, а то я для твоего отца никогда не был хорош. Он всегда смотрел на меня сверху вниз. Но теперь пришла моя очередь. Вор!
– Ох, Патрик! – Из глаз Мэри катились слезы. – Не называй его так.
Пэтси стало стыдно. «Зачем я говорю ей такие вещи? Никакого удовлетворения это мне не приносит. Чувствую себя, словно Джек-потрошитель какой».
– Ну ладно, Мэри. Кто я такой, чтобы его винить? Разве мой собственный родич в Ирландии не украл однажды свинью? Украл, еще как.
Мэри улыбнулась сквозь слезы и взглянула на него, прижав руки к груди.
– Правда, Патрик? Правда?
– Конечно. Но он не был мне кровным родственником.
Майку было предъявлено обвинение во взяточничестве и коррупции. Но до суда дело так и не дошло. Прямо перед заседанием у него случился удар, и «тикалка» не выдержала.
Когда они вернулись с похорон, была почти ночь. Мэри сидела в темноте на кухне. Лицо у нее было бледным и осунувшимся. Пэтси пытался сказать ей что-нибудь ободряющее.
– В конце концов, он был твоим отцом.
– Да.
– И он был добр к тебе.
– Не всегда, Патрик. Помнится – мне тогда лет десять было, – были времена, когда мне казалось, что я его совсем не люблю. Я считала, что он груб с матушкой, а меня всегда наказывает или бранит.
Однажды, наверное, ему откуда-то достались бесплатные билеты, он повез меня на Манхэттен послушать певицу. Помню, как падал снег и вокруг было так красиво. У меня была маленькая белая муфточка, а на плечах пелеринка с хвостиками горностая. Старуха на улице продавала фиалки. Помню их холодный, сладкий запах. Отец купил букетик и приколол к моей муфточке. Он дал старухе купюру и не взял сдачу.
У него был друг, который держал роскошный бар. Конечно, мы сидели в отдельном зале для дам. Отец представил меня ему, словно я была совсем большая. Его друг поклонился мне и пожал руку. И принес мне большой стакан лимонада на серебряном подносе.