я понимаю, что у нас с тобой обида древняя да досада крайняя. Понимаю и сама ни за что не пришла бы с головою повинною! Но послушай – я нашла ту, которая сможет нас примирить, или же всё исправить. Неужели ты не увидела на руке девочки знак Эстифалиуса? – тихо сказала Мария Дормидонтовна.
В ответ невидимый дворник ещё раз скребанул метлой по асфальту. Послышался выдох. Мне стало крайне интересно – что же там творится за дверью? И вдобавок украдкой посмотрела на ладошки – никаких необычных знаков не обнаружила.
– Я думала, что показалось, – низкий мужской голос снова полился из пасти льва. – Но я не верю в такое совпадение, поэтому… Два!
– Бабушка, может, пойдем? Она же и взаправду пульнуть может. Мы-то как-нибудь выкарабкаемся, а вот девчонка вряд ли, – Игорь подергал Марию Дормидонтовну за рукав.
Старушка отдернула руку и повернулась к двери. Она выпрямилась и встала, как Останкинская башня посреди коридорчика. Голос, которым тетя Маша сказала следующие слова, мало чем уступал по твердости рыку из пасти льва:
– Сестрёнушка моя милая, у нас появился шанс всё исправить. Если ты хочешь продолжать обижаться на меня, то я пойму, родимая. Однако знай – я никуда не уйду и не собираюсь накладывать чары Неуязвимости. Запускай свой «огонь греческий», или решим давай всё раз да и навсегда.
– Эй! Чо за дела? Я не собираюсь тут ласты склеивать. Если у вас тут свои разборки, то я не при делах и не хочу ни за кого впрягаться. Да я ваще… – я осеклась, когда в меня вперился сердитый взгляд Марии Дормидонтовны.
– Тихо, не рушь психологический момент, – шепнул Игорь, теребя браслет наручных часов.
Третий раз неведомый дворник соскреб листву за дверью в кучу. Третий раз из пасти льва раздался голос:
– Что же, сестра, ты сама выбрала такой финал. Видят боги, что я предупреждала. Три!
Мария Дормидонтовна даже не пошевелилась, зато перед ней кошачьим прыжком оказался Игорь. Он прикрыл бабушку грудью. Та полностью скрылась за фигурой высокого и поджарого внука, только юбки торчали наружу. За ними обоими спряталась я, справедливо рассудив, что через двоих до меня уже точно ничего не дотянется.
За дверью зашкворчало, будто спускали пар из скороварки. Стилизованные лилии раскрылись и в сердцевинах появились раструбы трубок величиной с горловину бутылочки йогурта. Я испуганно икнула и зажмурилась.
Насчет того, что не дотянется, я погорячилась…
Прошло пять или шесть секунд, прежде чем я осмелилась открыть глаза. Я помнила по школе, что такое «греческий огонь» и как инженер Калинник изобрел его для победы над арабами. Но одно дело помнить или читать на уроке истории, а другое дело стоять под раструбами и ждать, пока этот самый прототип напалма выплеснется на нас.
Единственное, о чем я в тот момент сожалела, что не попрощалась с папой. А ведь он уже наверно волнуется о том, что дочка не вернулась с экзамена. Странно только, что не звонит…
– Ладно, проходите, – сказал уже женский голос, и опасные раструбы вновь приняли вид лилий.
Без