отнесла солёное, как слеза жалости к самому себе, произведение в гостиную и вернулась за тарелками. Когда я вновь появилась в комнате, за столом уже сидела Лариса Михайловна.
Если можно где-нибудь увидеть гусеницу-мутанта, то её обязательно назвали бы именем моей мачехи. Да, именно с гусеницей она имела наибольшее сходство. Тело затянуто в яркие розовые лосины, а сверху потрескивал топик с веселенькими кошачьими мордочками.
Подобная одежда симпатично смотрелась бы на юных старшеклассницах и студентках, а на матроне выглядело, по меньшей мере вызывающе, а по большей – вульгарно. За натянутой тканью лосин виднелась «апельсиновая корка» целлюлита, а валики жира под топиком как раз и создавали ощущение сходства с гусеницей.
– Ты долго ходишь, девочка моя, – таким голосом можно в фильмах озвучивать скрежет гвоздя по стеклу.
Выпученные глаза взирали с «мачехинской» любовью из-под кудряшек химической завивки. Нос картошкой нависал над узкими губами, которые расплывались в улыбке только тогда, когда Лариса Михайловна видела чужие страдания и унижения.
– Я только что приготовила, – ответила я. – Если бы сестры мне помогли, то я сделала всё быстрее.
Ага, с губ срывается нормальная речь, значит, Игорь ушел недалеко.
Лариса Михайловна широко зевнула и потянулась. Бедный топик едва вынес такое издевательство над собой, хотя и начал потрескивать гораздо сильнее.
– Твои сестры сегодня сделали много хорошего, устали и им нужно отдохнуть. Я понимаю, что ты весь день тоже была занята, но шатания по городу вряд ли могут быть такими уж утомительными. Так что…
– Она была в отделении полиции, – вставил слово папа.
– Знаю. Что же, я не удивлена. Судя по её поведению, она просто не могла не оказаться там. Серёжа, также я знаю, что ты её очень любишь и закрываешь глаза на многое, но всё же…
– Чо ты гонишь, корова галимая? Батя не лох, так что нечего перед ним лезгинку исполнять, – вырвалась у меня просьба к мачехе не обманывать отца.
Возглас вырвался неожиданно, и папа уронил половник обратно в кастрюлю. Единственным плюсом резкого падения послужил выплеск жирной жидкости на присутствующих. Мачеха и сестры ещё не успели переодеться и теперь с ужасом смотрели, как по дорогой одежде расплываются пятна, которые грозили полностью испортить вещи.
– Солью сыпаните слегонца, да не ссыте, отстирается, – растерянно вымолвила я.
– Ты… Ты… Да ты… – опытная скандалистка набирала в грудь воздуха и сейчас на должен должен вылиться водопад гнева, едва ли не меньший, чем Ниагарский.
– Тыкни собачку в срачку, чухня нефильтрованная. Давно хотелось с вами побазарить, да всё никак кураж словить не могла. Теперь держи ответку за делюги беспонтовые, да за этих хомячков на всю голову о…бошенных. Сидеть, курвы жирные, а то живо каждой пачку вскрою, – прикрикнула я на сестер.
Обе сели и сделали глаза по юбилейному рублю. Если и были какие слова возражений, то они застыли возле основания языка и неприятно щекотали горло. Отец смотрел на свою тихую дочку так, словно