в окне, когда она наблюдала за нашим отъездом, и готовые сорваться с моих губ мольбы остались невысказанными.
Розина вновь позвонила в колокольчик. Через некоторое время кто-то отодвинул засов изнутри, и ворота открылись. Сердце заколотилось у меня прямо в горле.
Передо мной стояла высокая дородная женщина вся в черном, ангельский лик обрамлял монашеский плат. Меня удивило несоответствие между теплой улыбкой на почти детском лице с добрыми карими глазами и траурным платьем, это как будто был ангел во вдовьем одеянии.
– Добро пожаловать в Граншан. Я матушка Софи, преподобная настоятельница этого благословенного дома Сестер Сиона. – Она опустила взгляд. – А ты, должно быть, малютка Сара Бернар.
Это оказалось уже слишком. С отчаянным всхлипом я бросилась в объятия преподобной матушки, должно быть порядком испугав ее, и уткнулась лицом в пахнувшую сиренью рясу.
Сама того пока не зная, я нашла убежище.
Глава 3
В монастыре был красивый сад с посыпанными белой галькой дорожками, липами и купальнями для птиц – райский уголок спокойствия и безмятежности среди мирской суеты. Я готовилась возненавидеть Граншан, думая, что он не заменит мне Париж, который я полюбила вместе с оглушающим грохотом ландо и экипажей, шаткими омнибусами, бегущими по Монмартру, кривыми переулками и новыми бульварами, хриплоголосыми пивными, дымными кафе и роскошными универмагами. Розина твердила, что Париж – это самое восхитительное место на земле, и, желая приучить меня к городу, водила по всем его прекраснейшим уголкам и лучшим магазинам, где можно было купить все, чего бы кто ни пожелал. Постепенно я начала считать этот город своим домом, и вот его отобрали ровно так же, как мой дом в Бретани.
Тем не менее после нескольких неуютных месяцев привыкания я начала осознавать, что в Граншане наконец-то могу быть собой, пусть даже лишь в той мере, которую допускал монастырь.
Четко установленный распорядок жизни оказался на удивление комфортным: молитвы в церкви четыре раза в день (мое заявление, что я иудейка, сделанное во избежание этой нудной обязанности, не произвело впечатления на монахинь); уроки по арифметике, грамматике, истории и географии. Следом за ними – обучение дикции и тренировка осанки. По вечерам – спокойные занятия. В образцовую ученицу я не превратилась, у меня не обнаружилось склонности к запоминанию цифр и фактов. Моими главными интересами стали чтение и таскавшийся за мной повсюду старый монастырский пес Цезарь, да еще создания, которых я вытаскивала из-под камней в саду: ящерки, пауки и лягушки. Я держала их в продырявленной жестянке и кормила мухами.
И еще искусство. Очень скоро я стала лучшей художницей в классе, может быть, даже во всей школе. Я могла схватить форму практически любого предмета и воспроизвести ее углем на бумаге. Много раз я рисовала спящего у моих ног Цезаря, изображала ящериц и цветы, окунающихся в птичью купальню воробьев. Мои работы были такими хорошими, что монахини вешали их на доску, чтобы другие ученицы срисовывали.
Матушка