Делириум. Андрей Эдуардович Ягубский (Штефан)

мирно спали, не догадываясь, какие коллизии происходят на капитанском мостике.

      Манчо был самым беспокойным элементом в нашем относительно мирном курятнике. Он предпочитал ехать не внутри вагона, а на крыше, среди опасных рогов линии высокого напряжения.

      Довольный, он сидел на морозе и лыбился внутри фейерверка искр, сыпавшихся с замерзших проводов. Возвращался Манчо грязный, обмороженный и счастливый.

      Фен и Синус прятались от проводников под сиденьем, в отсеке для чемоданов. Лежат в тесном ящике – кайфуют: им водочку подносят, огурчик, сало – всё, чем богата заграничная ярмарка. Вдруг появляется проводница с глупым вопросом: «Предъявите билеты!».

      Милиция гонит зайцев по вагонам. Я – впереди, сзади дышит в гриву Алеаторика. Из-засады выскакивает начальник поезда, хватает Алеаторику и тащит его по вагону. Я кричу: «А я!? Я тоже нарушил».

      Меня никто не замечает – мистика. Щёлкнул ключ в железной двери в корме, я бегу в нос, а там – тупик локомотива. Друзья роскошно закусывают, я меряю шагами средний проход до самой Москвы – один в холодной камере…

      2. Делириум.

      Рига, Вильнюс, Каунас, Таллин – понравилось, и мы зачастили автостопом в Прибалтику.

      Архитекторы всё же занялись практикой на улицах Вильнюса, а я в составе боевого отряда рванул в Ригу.

      Нас было трое. Мы были неплохо подготовлены к встрече с рыцарями Тевтонского ордена. Я был одет – в жаркую погоду – в серое обрезанное пальто с воротником в цыпочку на красную майку с портретом Нины Хаген на груди. Мой типаж был жизнерадостный, до идиотизма. Алеаторика, похожий на жука-дровосека – во фраке с белым галстуком, в тяжелых роговых очках, с гнездом на голове – очень нервный и злой. Махаон Иваныч – крепкий, со стрижкой, с лицом сладкого армянина, на шарнирах – всегда готовый устроить провокацию. Казалось, у него подведены глаза и губы, как у собак охотничьей породы. Чем-то он напоминал мне статую жреца из каирского музея.

      Подъезжая к Риге, Иваныч пошутил в своем любимом стиле, выкинул в траву последнюю бутылку водки. Она радостно крякнула, найдя в осоке свой кирпич. Я пытался огреть Махаона дрыном по спине, гоняясь за ним в колючих зарослях верблюжьей колючки. В это время Алеаторика освежал трассу. Махаон и дальше разбивал метафизическую водку, уже в супрематистской, лишённой равновесия столичной вселенной.