попятную:
– Ладно-ладно, пусть так, как ты говоришь, но от меня-то чего ты хочешь? Ведь не за тем же ты мне звонишь, чтобы впечатлениями поделиться.
– Само собой, не за тем. Дуняша, мне нужен совет врача.
Она испугалась:
– Речь о муже?
– Да, я хочу эту кровь сдать на анализ. Чья она: животного или человека? Или это вообще не кровь. Короче, Леня рядом?
– Да.
– Тогда передай, пожалуйста, трубку ему.
Затея совсем не понравилась Евдокие.
– Об этом не может быть речи! – закричала она, с ужасом представляя, что Лагутин узнает о деятельности, которую жена развернула за мужней спиной, нарушив все свои обещания и его запреты.
Борис удивился:
– Не может быть речи? Почему?
– Сейчас объяснить я тебе не могу, но поверь (умоляю!) на слово: у меня от этого могут быть неприятности. И очень большие. Вплоть до развода, – воскликнула Евдокия, нарочно сгущая краси.
Но разве этим Бориса проймешь – каким-то разводом. В развод-то он и не поверил:
– Глупости, пустяки. Леонид Палыч поймет. Он трезво мыслит, тем более, что я сам ему все объясню.
«Ха! Трезво мыслит и потому в кровь на клавишах непременно поверит – вот она, хваленая мужская логика!» – подивилась Евдокия и заявила:
– Как раз твоего объяснения мне слышать и не хотелось бы. Я не позволю с ним говорить.
– Ладно, обойдусь без тебя, – разозлился Борис и чертыхнулся: – Черт возьми, зря только время потратил! И это моя родная сестра! – сокрушился он и вопросил: – От кого же еще мне ждать помощи?
– Боб, миленький, ты пойми…
Но Евдокия не успела оправдаться перед братом: он прекратил разговор, не стал ее слушать. Трубку она укладывала в карман с таким рассеянным видом, что Лагутин тревожно спросил:
– Что-то случилось?
– Нет-нет, все в порядке, – вздрогнув, поспешила ответить она и нервно оглянулась на пса.
Пес не шевелился и почти не дышал.
В его желудке (тесном от частого голода) тяжелел ресторанный ужин. Ничего подобного пес не едал даже во времена своего младенчества – когда он не ходил, а катался толстым смешным клубком и с изумлением пробовал взрослую пищу. Он тогда был прелестным молочным щенком, забалованным щедрым братом-туристом.
Теперь же, когда пес запаршивел – редко еда ему перепадала, все больше тычки, тумаки…
«Не начал бы он храпеть, – с опаской подумала Евдокия. – Обожрался и вот-вот заснет. Эх, и зачем я только с ними связалась: и с псом этим шелудивым, и с чокнутой Евой? Плохо вышло и там, и там. Того и гляди нарвусь на скандал! Ох нарвусь!»
В лад ее мыслям Лагутин спросил:
– Если я правильно понял, Боб сейчас у твоей подруги?
– Вроде, да.
Он удивился:
– Вроде? Ты что, не уверена?
– Я уверена! Да! Боб у Евы! – взвизгнула Евдокия.
– А почему ты злишься? – поразился Лагутин. – Часами по сотовому болтаешь, разоряешь меня, я молчу, а ты еще злишься? Даша, где справедливость?
Она сникла:
– Я устала, Леня, прости.
– Устала и поругалась