и провожала их глазами; пусть их думают, что хотят о её воспитании – когда-то она ещё увидит эту бурлящую толпу?
…Алый бархат театрального занавеса поднимался, открывая просторную сцену. Музыка, оглушительно-громкая, обволакивала Наташу, унося ту в невиданные дали. Плакали скрипки, ликовали трубы, литавры бились, как сердце в минуту беспокойства. Дидло и Семёнова, Фингал и Федра, балеты, трагедии, водевили между ними – как не удивляться, как не восхищаться – и как позабыть теперь то, что, верно, никогда уж не повторится?
…Мириады янтарных огней, отражаясь в зеркалах, освещали бальную залу. Золотые подсвечники, золотые снурки на доломанах и эполеты, золочёная лепнина на стенах сияли лучами восходящего солнца, а беломраморные колонны устремлялись ввысь, и их капители казались совсем крохотными.
– Почтите меня танцем с вами!
Кавалер кланялся ей, Наташа приседала в глубоком реверансе, и мазурка или котильон начинали кружить их по начищенному паркету. Полонезы Наташа не любила: слишком медленные и чопорные танцы не годятся, когда недели через две придётся покинуть столицу и хочется насладиться кипящей жизнью – не размеренно бегущими водами широкой реки, а бушующими морскими волнами.
Наташа знала, что Нева иногда выходит из берегов, ревёт, мечется, точно живая, – Неман в родных Радунишках ни разу не разливался так сильно. Только тогда лёд сковывал столичную реку, и воды её не лизали гранитных набережных. А как хотелось взглянуть на эдакие перемены! Спокойствие решительно не нравилось Наташе – движение и волнение куда лучше его!
…Когда завершался бал или театральное представление, стояла поздняя ночь. Мотыльки снежных хлопьев поблёскивали в свете масляных фонарей, а затем опускались на воротник отцовской шубы, покрывая его перламутром. Тёмно-синее небо куполом накрывало город, заснувший, но готовый через несколько часов проснуться вновь, чтобы начать новый день – веселее, ярче, счастливее предыдущего.
А теперь?
А теперь мышастое небо давило, – пожалуй, больше пуда весило оно, – опускало облака на макушки деревьев. Вместо галантного кавалера на козлах теснились Захарьич, казачок и кучер. И Наташа не знала, что сулил ей завтрашний день – как не знала, что случится в следующий час.
Случиться могло многое.
– Фельдфебель вчера проезжал, – рассказывала смотрительша на одной из станций, удивлённо поднимая брови, – уж такого наговорил, заснуть страшно! Не токмо французы почту грабят, – крестьяне бунтуют!
Каждую минуту Наташа озиралась по сторонам – не видно ли кого? Положим, ей самой всё одно, но жалко было слуг, которые бы тоже пали от руки разбойников… А может, Лохматые Горы уже разграбили? А может, брата убили? А может?..
Найди она ответы на эти вопросы, легче бы ей не стало. Она была почти уверена в том, что хоть на один из них будет положительным – и что с нею станется?
Но были и вопросы, ответы на которые узнать хотелось.
Зачем в Наташиной жизни был Петербург – да и для чего, в сущности, была вся её прежняя жизнь?