(в женском) явились, по каменным спускаясь ступеням. И в честь моря к небу подняли руки свои: «О! Ведь мы слишком ценили человека под маской! Мы, изображающие человека под перчёные шутки толпы, разве не способны мы были сохранить в памяти нашей тот язык, что над дюнами когда-то звучал возвышенней [чем теперь]?
«Наши тексты втоптаны в грязь у Града древнего врат, которые на своём веку столько вина и зерна повидали ─ Дщери улиц, напялив на себя наши огромные парики из конской гривы, чёрные как смоль, тащат к сточной канаве побитые перья наши, такие тяжёлые, а лошади, словно в путах, вязнут своими копытами в славных масках театра, брошенных на мостовую.
О, Призраки! морды свои обезьяньи и игуаньи попробуйте втиснуть в наши шлемы, ─ словно скорлупа огромных яиц забытые в песке, ─ подобно какому-нибудь животному-паразиту, стремящемуся извлечь из раковины затаившегося в её глубине моллюска… Выложенные камнем края этой напоминающей колодец сцены, кажется, вот-вот рухнут под тяжестью одряхлевших львиц пустыни. И золотая сандалия великих Трагиков сияет в сточной яме, наполненной уриной, которой стала арена ─
«Рядом со звездой-патрицианкой и зелёными ключами Заката.»
***
«Но мы в честь Моря всё ещё поднимаем наши руки, и от подмышек исходит аромат шафрана, всевозможных специй и соли земли! ─ плоти горельеф, ─ точный слепок женской промежности, ─ вкупе с ещё одним приношением нашим ─ той глиной, из которой вылеплено всё человеческое и из вязкого плена которой стремится вырваться к нам незавершённый лик бога.
«В полукружьи Града, которому море служит сценой, натянутый лук набежавшей толпы ещё держит нас на тетиве своей. И ты, к небу обращённое слово отцов наших, танец свой танцуй среди этой толпы, о, Море племён и родов многих, на ландах своих почивающее, станешь ли ты для нас морем, безответно хранящим свою тайну и грёзою грезимой, ещё более далёкой, чем грёза Сармата?
«Колесо драмы вращается вместе с жерновом Вод, в пыль превращая соцветия чёрной фиалки и пахучего морозника в бороздах кровоточащих вечера… И каждая новая волна, к нам приближаясь, приподнимает маску аколута. А мы, к небу вознося достославные руки, мы, к Морю лицом поворачиваясь, подмышкой своей питая окровавленные морды хищных тварей уходящего вечера,
«Окруженные толпой, к морю движемся мы в толпе, с тем движеньем привольнейшим, которое заимствуют у зыблемых волн наши чресла крестьянок широкие ─ О, мы твои, твои, земля, ещё более твои, чем плебс и хлеб Королей!
«И лодыжки наши тоже шафраном крашены, а длани ─ пурпурным мурексом в честь Моря!»
***
Трагики (в женском) явились, спускаясь по узким улочкам, выходящим к морю. Смешались ─ в своих одеяньях для сцены ─ с портовым людом. Локтями дорогу себе проложили, чтобы встать там, где море тихо плещет на скалы. И в толпе их широкие чресла крестьянок нашли своё место.
«Вот наши руки, вот пясти наши! Длани крашены также как губы, и намалёваны