повесили трубку. И Матильду не смутило это.
Она побежала к матери на Главпочтамт и помогла пересчитать деньги. У матери была полная сумка неденоминированных рублей.
– Ты стой тут, а я возьму такси, – сказала Матильда матери, – нам нельзя добираться на городском транспорте: ограбят.
– Какая ты умная, дочка. И как я без тебя останусь одна, если ты все же уедешь от меня?
– Все будет хорошо, мама. Я вот разговаривала с самим Борисом Петровичем и…
– Что он тебе сказал?
– А я уж не помню. В основном говорила я. А он сказал только: приезжайте с мамой вдвоем, никаких проблем не возникнет, только тебе паспорт надо взять, а мне свидетельство о рождении и табель успеваемости из школы. Завтра, а может сегодня, я отправляюсь за билетом на аэровокзал. Самолетом быстрее, не более двух часов и мы – там. Только я должна сообщить Борису Петровичу. Он нас будет встречать.
Матильда тут же оставила мать и выбежала на улицу, дав понять матери, что вопрос уже решен и обсуждает его просто бесполезно.
Они впервые возвращались домой на такси. Это было непривычно и оттого необыкновенно хорошо. Они с матерью сидели на заднем сиденье. Матильда вспомнила, что у них нет купонов, и спросила водителя:
– Мы можем с вами рублями рассчитаться, а то мы купоны израсходовали?
– Ух ты, умница, конечно можете. Рубли это деньги, хоть и не доллары, а купоны – пустые бумажки. Вот когда будут гривны – другое дело.
– И сколько же мы должны заплатить?
– Двадцать пять тысяч рублей. Это пять долларов, – ответил водитель.
– Как много— двадцать пять тысяч, ого! Мама, у тебя есть двадцать пять тысяч рублей?
– Найдется, дочка. Двадцать – точно есть, – сказала мать, радуясь, что дочь такая сообразительная.
– Пущай будет двадцать, – буркнул водитель. – Куда везти, скажите точнее.
– Улица Веселая, 5, – сказала Люда.
– Это на той стороне Днепра.
– Так точно.
На сборы в Москву ушло три дня. Вероника Семеновна купила дочке новое платье, туфли и сапоги и даже зимнее пальто. В Москве они были 28 августа. Борис встречал их во Внуково.
Спускаясь по трапу самолета, Матильда почувствовала, как у нее подкашиваются ноги, и дрожит что-то внутри. Она никогда так не боялась встречи с Борисом, как сейчас.
– Мама, мне дурно, – шепнула она матери, – я просто не знаю, что со мной. Ты крепко держи меня за руку, а то я упаду и будет очень и очень стыдно, ты слышишь, мама. Лучше бы мы никуда не уезжали из дому. Борис Петрович может и не прийти, он человек занятой, у него дел много, зачем мы ему две провинциальные клуши? А, вот он, мама, стоит за оградой, улыбается. Это он смеется над нами, правда, мама? Ты как думаешь, мама? Мне тяжело идти, и дышать мне тяжело.
– Успокойся, дочка. Держись достойно, будь мужественна.
– А где взять это мужество, мама? Я дура, пигалица, как ты говоришь,