дорожки, а я, окончательно оценив ситуацию, понял нехитрую вещь. Падать будет не просто смертельно, но и мучительно больно.
– Ах-ах, – отреагировала на мой «подвиг» девушка. – Мальчик хочет показать передо мной свою крутость. И впечатление заодно произвести на бедную девушку. Будто он что-то в этой жизни понимает…
– Понимаю, многое понимаю, – начал отвечать я, аккуратно переводя свой взгляд с асфальта на сидевшую рядом со мной Дару. – Понимаю, каково быть ненужным, ибо сироте приходится рассчитывать только на самого себя, и то не всегда всё получается.
– Иди ты, – выдохнула моя собеседница, сделав то же самое движение, что и я мгновением ранее – оторвала взгляд от манившей её до этого земли и посмотрела на своего собеседника, то есть меня. – Ты что, и правда…
Я молча кивнул. Ложь, замешанная на такой убийственной правде, крайне действенна. Междометье, выдохнутое Дарой, её далеко не красило, но в данной ситуации иначе и быть не могло.
– Сор-рян, я просто не знала. Сочувствую тебе. И каково это?
Ни Цицерона, ни ханжу я из себя строить не стал, ибо не был ни тем, ни другим. Потому ответил достаточно грубо.
– Хреново! Ты даже не представляешь насколько хреново осознавать то, что ты никому в этой жизни не нужен. И ладно, когда такое случается с самого рождения, когда ты просто не знаешь и не представляешь, что всё может быть иначе. Тогда ты просто варишься в стенах ЦСР в среде тебе подобных, как…
– Как лягушка в котелке, – подхватила Дара. – Они привыкли, а для тебя…
– Да! Для меня подобная обстановка сродни кипятку. У меня же до двенадцати лет были и любящие родители, и дед, – тут я сделал паузу перед переходом в наступление. – А самое главное знаешь что?
– Что? – заинтересованно спросила меня девушка.
– Что каждая попытка жить в том ключе, в котором я жил раньше, пресекалась в четырёх стенах самым решительным образом. Если хочешь аналогии, лягушонка, что имел наглость выпрыгнуть из кипящего котелка, ловили и снова бросали в кипяток. Вот кончатся эти двадцать дней, которые я чудом вырвал для себя из пасти Рока, и всё вернется для меня на круги своя. Мир снова будет ограничен пространством из четырёх стен, где даже одежда на мне и то… не моя, а казенная. Существование без смысла и даже без общения, ибо лягушки, как известно, не разговаривают.
– Они, вроде как, квакают, – попыталась поправить меня Дара.
– Квакают, – согласился я. – Но эти «ква» сродни нашему «Ну, привет», брошенному походя.
– Эх, как же я тебя понимаю…
– А я вот никак не могу понять, что здесь, рядом со мной делает такая красивая девушка, у которой всё есть. Всё, начиная от обеспеченного будущего и заканчивая живыми родителями.
При упоминании последнего моя знакомая поморщилась, а в её глубоких глазах я разглядел такую тоску, что мне стало жалко свою новую знакомую.
– Живые родители у меня, положим,