воле читал, до того как пойти в цветмет и стать руководителем департамента, он учился на социолога, так что в целом Вронского от Левина отличал – но книжными идеями не заморачивался. Гоголь пугал, Толстой казался варварской чепухой. А Ника находила в них нечто важное, по утрам она брала толстые тома и нежно складывала их в маленькую – очень тяжелую – коричневую сумку. Алекс один раз попытался шутливо выяснить, на что Нике книги, но ответа не получил:
– Ника, ты же блондинка, зачем тебе романы?
– Я не блондиинка. У меня руусые.
В медленном отбытии Ники из плотского мира был один плюс. Она все больше походила на мальчика, и Алексу это, как ни странно, нравилось: короткая стрижка, почти невесомая грудь. Когда Ника сидела за столом в короткой майке, ему казалось, что она самый красивый человек в мире, лучше Кары Делевинь и Джиджи Хадид, и при этом в ней есть что-то нездешнее, ангельское.
Только Ника не любила в себе мальчишеское:
– Я вчераа выходиила из туалета и столкнуулась с еще нестарой даамой. Она встаала вплотную ко мнее, посмотреела прямо на меня и сказаала: а разве маальчики теперь ходят в жеенский? Мне стало оочень неприяятно.
Брак Ники и Алекса окончательно рассохся за год до Ясной Поляны. Причиной стала настойчивость Алекса: вопреки обыкновению, он захотел пойти с женой на новогодний корпоратив. Алекс готовился несколько дней, репетировал речь и мысленно извинялся перед Никой за то, что больше не терпит ее уединения. Он не вполне понимал, почему корпоратив важен; видимо, слишком привык чувствовать себя по жизни победителем. Алексу было смертельно неуютно в роли мужа, который ничего не может поделать с возрастающей призрачностью жены – достаточно неуютно, чтобы, осознавая, что он делает отчаянный и вредный жест, решиться.
– Ника, меня очень просят прийти на Новый год с тобой. Всех просят быть с женами. Если ты не пойдешь, это скажется на моей работе, понимаешь? – спросил он утром, когда они пили кофе. Сквозь стеклянный стол виднелись край белой майки и худые колени, чуть сероватые – лучшие колени на свете, Алексу хотелось обнять их прямо здесь и сейчас.
Ника не ответила. Алекс повторил просьбу как мантру, раз десять на разные лады, просил прощения, говорил, что муж и жена не могут не иметь общих знакомых, обещал, что больше не попросит ни о чем вообще никогда. Он вставал и садился, запахивал халат, ходил вокруг стола, вжимал стриженную голову в плечи и расставлял большие ладони, белое кольцо на пальце блестело, отражаясь в алюминиевом чайнике. Ника молчала, держала двумя руками чашку с кофе и смотрела в нее, в колодец. «Боже, я люблю ее», – думал Алекс. Наконец ему показалось, что Ника слегка кивнула.
– То есть ты пойдешь?
– Я постарааюсь. Очень постарааюсь, – сказала Ника, медленно поставила чашку на стол и обняла себя худыми руками за плечи. Ее глаза стали совсем большими, и Алексу показалось, что за два года они