наше путешествие шло гладко. Инкские дороги были ровными, прямыми и прекрасными, на них часто встречались почтовые станции и постоялые дворы, где можно было сменить лошадей и мулов или заночевать за небольшие деньги. И это было очень кстати, так как, несмотря на разгар лета, ночи в горах были очень холодными. Мальчики сказали, что зимой здесь еще холоднее. Странный климат. Днем стояла жара, поэтому поначалу мы расстегнули и приспустили сюртуки, но быстро поняли свою ошибку: за пятнадцать минут на свирепом солнце обгорели даже мои ладони. Тяжелее всего приходилось бледнокожему Клему. Трава на равнинах высохла, а местые фермеры по непонятным мне причинам выжгли огромные участки, так что холмы вокруг нас покрылись желтыми и угольно-черными полосками. Как только мы оказывались в тени, на постоялом дворе или под голыми ветвями изогнутых деревьев, то начинали сразу же мерзнуть. Будучи в самой плохой физической форме среди всех остальных, я начинал дрожать от холода уже через несколько минут. Тем не менее все это скорее развлекало, чем доставляло серьезные проблемы, – пока мы не добрались до озера Титикака…
Там, на высоте двенадцати тысяч футов над уровнем моря, я тоже ощутил влияние высоты – неприятное давление в ушах, словно кто-то пытался продавить перепонки внутрь. Города становились беднее и попадались все реже. Остановки перестали приносить облегчение. Повсюду виднелись руины добротно построенных зданий: каменные арки с разрушившимися опорами, многие из которых теперь вели в никуда, а некоторые – к воде, где укутанные в шкуры люди передвигались на лодках и плотах из тростника. Все, что инки сделали для развития местной экономики, осталось в прошлом.
Жители Арекипы, где осталась Минна, лучились здоровьем, на озере же все выглядели болезненно. Местые не отличались высоким ростом. Самые бедные – те, кто подметал дворы обветшалых постоялых дворов, – были и вовсе крошечными. Некоторые женщины едва доставали мне до ребер, даже Клем рядом с ними смотрелся великаном. Мы угощали людей в постоялых дворах, сорили деньгами, но вряд ли чем-то серьезно помогли. Я почти разозлился на местных, потому что им было бы гораздо проще перестать терпеть такие условия, собраться и найти более приятные места для жизни. Очевидно, что-то удерживало их здесь – законы или родственники, – но на разруху и нищету было тяжело смотреть. Наверняка тут были умные люди вроде Синга, которые могли бы стать хладнокровными торговцами-миллионерами, но они были слишком заняты плетением идиотских плотов из тростника. При этом рядом, за горами, простирались амазонские джунгли, и никто из местных не догадался заняться торговлей древесиной. Три достойных плотника и один умелый торговец организовали бы все за месяц, но отчего-то было понятно, что в этом месте этого никогда не произойдет.
Я не сразу понял, что отчасти виной нашему раздражению была высота. Она вызывала вязкую и отравляющую мигрень, но хуже нее было то, что даже ходьба на пару ярдов теперь ощущалась забегом на сотню. Когда я просыпался по ночам, сердце билось так, словно