часу вы ушли?
– В четыре часа, – солгал Васильев, ибо ушел раньше. В этом не было криминала, так делали все, но официальный рабочий день продолжался до четырех. Опровергнуть Васильева была некому, в «Чеховке» давно не следили за временем прихода и ухода сотрудников. В былые времена, особенно в эпоху укрепления дисциплины, в вестибюле стоял специальный дежурный, назначенный главврачом, с хронометром. И все фиксировал, но это ничего не меняло. Дело кончилось тем, что начал опаздывать и сам человек с хронометром, а то и вовсе не приходил, ссылаясь на неисправность часов.
– Ваш рабочий день заканчивается в шестнадцать ноль-ноль?
– Именно так.
– И ровно в шестнадцать ноль-ноль вы ушли?
Васильеву сделалось не по себе. Каверза? Кто-то наплел иное? Очень, очень может быть. В этом гадючнике постоянно приходится ждать неприятностей.
– Ровно, – кивнул он, сглатывая слюну и ожидая скандала.
Но следователь старательно записал его слова, и никакой грозы не случилось.
– Кому вы передали дела?
– Дежурному врачу. Прятову Александру Павловичу.
– Прятов давно у вас работает?
– Нет. Он еще молодой доктор.
– Но доверять ему отделение считается в порядке вещей?
Это было в порядке вещей. Спокойно и уверенно Васильев ответил, что да, считается. Следователь никак не прокомментировал его показание и задал следующий вопрос:
– В чьем ведении находится девятнадцатая палата?
– Это палата Прятова.
– Больными занимается он и только он?
Васильев пожал плечами:
– Так не бывает. Заведующий всегда осуществляет надзор и контроль.
– И вы осуществляли?
– Конечно.
– Что вы можете рассказать об атмосфере и настроениях в палате?
Здесь нужно было проявить крайнюю осторожность. Не скажешь же, что там подобралась отпетая пьянь? Спросят: почему не выписали? Почему терпели? «А почему всех терпят? Почему вас терпят?» – мог бы ответить Васильев, но знал, что ничего подобного не скажет. Какое счастье, что Прятов уничтожил дневники за прошлую ночь, где стояли отметки о нарушении режима! Васильев в сотый раз повторял про себя то, чему его много лет учили как в институте, так и после, в больнице: история болезни пишется не для больного, история болезни пишется для прокурора.
– Если вы говорите о криминальных наклонностях и способности совершить убийство, то проявлений такого рода я не замечал, – уклончиво ответил Севастьян Алексеевич.
Следователь оторвался от протокола и с жалостью посмотрел на Васильева.
– Что вы выводы-то делаете? – спросил он презрительно. – Я, кажется, ясно спросил: какая была атмосфера в палате?
– Соответствовала среде, – надменно молвил Васильев. Он тоже с гонором.
Вопреки его ожиданию, следователь не стал уточнять