пары-тройки чудаков, загремевших в каталажку. А к югу от города все поля скуплены «Монсанто», юркие индонезийцы и филиппинцы выращивают гэмэошную сою с генами тараканов. Им все по фиг, главное, что не пять долларов платят, а двадцать, и жрать можно с грядки. Хоть пиписки станут выращивать: «Слусаюсь, насяльник». Институт теперь напоминает базу по управлению беспилотниками – минимум людей. Говорят, «Монсанто» заправляет и там…
С самой периферии поля зрения до коры мозга потихоньку дошло, что в кафе есть кто-то знакомый.
Ага, он видел эту женщину в приемной доктора Альтравиты. Только тогда ее наполовину скрывало дерево с птичками, теперь стоящая уголком стойка. Но те же старомодные туфли и чулки, которые носят только пенсионерки. И те же ножки, стройные, с тонкими лодыжками, такие в жирдяйском Хармонте редко встретишь. Или ошибочка вышла, это и в самом деле какая-нибудь старушка?
Неожиданно пришел кураж, хватит общаться только с призрачными дамами из нейроинтерфейса. «Надуй и пользуйся» – это тоже для несчастных извращенцев.
Лауниц подошел к стойке, будто взять пакетики с солью и перцем, а потом сделал несколько шагов и свернул за угол.
У окна сидела она и курила.
– Вы что-то тут забыли? – спросила женщина, когда он довольно неловко возник перед ней. – Я не подаю попрошайкам.
– Не забыл, а вспомнил. И пока еще ничего не прошу. Я видел вас в приемной доктора Альтравиты.
Она стряхнула пепел, ненадолго отвернула лицо к окну и лишь после паузы снова обратила свой взор на него. Все получалось у нее выразительно, с подтекстом.
– Ах, как замечательно. И что – это повод? Через приемную доктора Альтравиты проходит бесконечный поток психов. Хармонт, сами знаете, врачей мало, психопатов выше крыши.
– Это не повод, а причина.
Лицо ее окончательно приняло высокомерное выражение, которое прекрасно подходило ее серым, стального оттенка глазам. А шейный браслет из темного металла – на самом деле это, наверное, мягкий металлопластик – отлично подчеркивает холодок и строгость этой мадам де Сталь.
Лауниц понял, что фокус не удался и пора спешно сваливать. Но неожиданно она пошла на мировую и сказала:
– Хорошо, убедили, присаживайтесь. И принесите сюда свою яичницу, а то остынет и сделается гадкой. Устроим тут сеанс взаимотерапии, это сейчас модно.
Пока он ел, все более сердясь на еду, которая так сковывает его, чего доброго и губы испачкаются, она сидела, отвернувшись к окну и пуская в стекло то струйки, то колечки дыма. Собственно, она была первая известная ему женщина, которая умела пускать колечки. По чуть вздернутому носу, мягким чертам лица и узкому подбородку он узнал в ней славянку.
Чем-то она похожа на одну артистку, которую Лауниц тщетно пытался привлечь к съемкам в фильме. Требовалась позарез звезда, хоть и престарелая, она бы вытянула фильм. Вера Фармига ее звали. Тоже вроде из славянок, фактурная