держи! – Будулаев протянул ей противоположную сторону ватманского листа.
– Вы, Зигмунд Брониславович, лучше на макбуке покажите. Что он у вас все время в целлофане лежит?
– Макбук, Масенька, – вещь непростая. Для него место нужно особое. Еще неизвестно как эта забугорная машинка будет в нашем трансформабельном пространстве работать.
– Может быть сильная кривизна в показателях, – поддакнул, блеснув очками, Ежихин с западного берега эпоксидной поверхности.
– Ватман, Масенька, – Будулаев раскрутил лист на себя – штука простая, без всякой кривизны в показателях. Мы с ним пятьдесят лет прожили. И проживем еще пятьдесят.
Верхнюю часть листа занимала красочно и тщательно нарисованная цифра 50.
На западном берегу эпоксидного озера на ватман смотрели с умилением.
В нижней части листа сидел коряво нарисованный монстр – безобразное чудище с огромным носом, куцым хвостом и ехидно смотрящим глазом.
Секунд десять мы растерянно изучали ватман. Масенька закатила глаза: она явно видела чудище не впервые. Будулаев решил дать нам подсказку.
– Это – птица.
– Я думал, это – карта Когевского Эллипса. Там, где точка обведенная – там КИЭй. Ладно-складно? – усмехнулся Кривоног.
– Институт не так странен, как иногда кажется, – поправил его некто Фторов-Весловский, человечек с гигантской лысиной и сплющенным дегенеративным лицом, похожим на морду мопса.
Все заседание Фторов-Весловский недружелюбно рассматривал меня сквозь очки со сложными линзами, которые, искажая его и без того неправильные черты, делали его отталкивающим.
– Я думаю, это – модель автокофейника. Помните, который должен был левитировать по отделам и наливать всем кофе, чтобы лаборанты от проектов не отвлекались. Уперлось все в то, что кофейник мы изобрели и могли даже монетизировать для Вне-Когево, но кофе на халяву нам никто не даст. Всё кофе на балансе.
– Шуточки отставить в сторону! – Будулаев насупился. Коллеги, к 50-ой годовщине основания города Когево и КИЭй, нами, то есть мной, то есть нами совместно с Александром Ивановичем, было принято решение о праздничном мероприятии. За-ту-ка-нивании.
Последнее слово Будулаев произнес на джазовый манер – три слога отчетливо, и синкопами все остальное.
– За-ту-что? – переспросил Ельшинский.
– Затуканивание, Всеволод Родионович. – Как раз вам, специалисту по биологии и дендрологии, это должно быть понятнее всего. Вы что, не знаете, кто такой тукан?
– Тукан? Я не знаю? – пожилой «ботаник» Ельшинский ощерился. – Я прекрасно знаю, кто такой тукан – птица отряда дятлоообразных. Самое крупное дятлообразное на земле.
– Я надеюсь, – усмехнулся Будулаев, – что наше мероприятие по за-ту-ка-ниванию принесет Институту не только большую информационно-рекламную пользу, но и практическую выгоду.
– Тридцать семь видов птиц, – продолжал Ельшинский как заведенный граммофон. – Один