с фруктами. Из стеклянных фруктов били сверкая электрические огни.
Внизу, на мощеном дворике, ведущем в сад, вновь мелькнул вице-префект полиции, на сей раз без ван Роширена. Этот человек был мне нужен; я сбежал вниз по лестнице и пошел через голубую гостиную в сад.
Посреди голубой гостиной стояла серебряная статуя Господа Истины с топором в руках, ибо истина убивает. Под сенью Истины на бархатной кушетке сидел Реджинальд Мейси, один из старейших служащих компании. Он еще помнил те славные времена, когда компания не покупала конкурентов, а расстреливала их из автоматов. Мейси был совершенно пьян.
– А, это вы, Денисон, – сказал он, – а где ваша жена?
– Осталась дома с ребенком.
– А, да-да, вы привезли какого-то странного проповедника.
Я промолчал.
– Твари, – сказал Мейси, – грязные твари! Мы сели в лужу с нашим гуманизмом, сели в грязную лужу! Ни одного туземца нельзя было допускать к власти! Выкинуть всех и заменить землянами! Только так можно было вычистить эту страну!
Мейси орал. Глаза его налились кровью. Богиня Истины испуганно жалась к стенке, сжимая серебряными ручками топор. Я сказал:
– Вы пьяны, Мейси. Езжайте домой.
– Твари, – повторил Мейси.
Вице-префект по-прежнему стоял на мощеном дворике. В дни, когда Президент воевал со своим дедом, этот человек с двумя своими товарищами был вожаком народа в городе Синие Ключи, а проще говоря, погромщиком, ибо в те дни в Синих Ключах чернь громила дома богатых и сильных не столько ради учреждения свободы, сколько в надежде на то, что изобилие преступлений превратит их, как это обычно бывает, в доблестные дела или, по крайней мере, обеспечит безопасность зачинщиков. Эти трое завладели городом и даже издали закон, по которому никто не смел отказывать бедняку в ссуде и принуждать его платить долги; но по прошествии двух месяцев Идар Хас, более прозорливый, чем его товарищи, договорился с проходившим мимо войском Президента и передал ему город. А тех двух глупцов постигла та же судьба, что и истребленных ими торговцев.
Сейчас Идар Хас, вице-префект столичной полиции, стоял в мощеном мраморном дворике, грыз орешки в позолоченных скорлупках и кормил ими ручную белку. Он обрадовался, увидев меня.
– Да, насчет Ирвинга Мелла… – начал он.
– Оставьте этого человека, – сказал я по-асаисски, – ведь его племянница – моя золовка.
Я как раз представлял ван Роширена старому князю, когда кто-то толкнул меня в бок.
– А! Господин колонизатор и господин миссионер! Вы, кажется, возвращаетесь к методам шестнадцатого века: сначала отбираете нашу землю, а потом и наших богов?
Я оглянулся и узнал в говорившем сына Идара Хаса. Земляне и туземцы прекрасно находят общий язык – все, кроме тех, кто побывал в Гарварде и выучился там словам «неоколониализм», «народное самосознание» и «национально-освободительная борьба». Обычно это сыновья крупных чиновников. Чуждые грабежу и прочим видам предпринимательства,