будет культурная политика, начинающаяся с той предпосылки, что информационная политика проводится главным образом в пространстве средств коммуникаций и воюет символами, но при этом связана с ценностями и проблемами, возникающими из жизненного опыта людей в информационную эпоху. Информационно-технологическая революция выявит свой преобразовательный потенциал. XXI столетие будет отмечено завершением глобальных информационных супермагистралей, мобильной телекоммуникацией и вычислительной мощью, децентрализующими власть информации, осуществляя надежды, возлагавшиеся на мультимедиа, увеличивая удовольствие от интерактивных коммуникаций. К тому же это будет век полного расцвета генетической революции. Впервые человек проникнет в секреты жизни и будет способен производить значительные манипуляции с живой материей. <…> Для предотвращения негативных последствий биологической революции нам нужны не только ответственные правительства, но и ответственное образованное общество. Путь, которым мы пойдем, зависит от социальных институтов, от человеческих ценностей, от сознательности новых социальных акторов и их решимости формировать и контролировать свою собственную судьбу»53.
1.3 Исторический контур
– Я действительно летал, дон Хуан?
– Так ты мне сказал сам. Или было не так?
– Я знаю, дон Хуан. Я имею в виду: мое тело летало? Взлетел ли я, как птица?54
В предыдущих разделах мы могли увидеть, как разворачивалась эпоха «new normal» через призму интеллектуальных рефлексий современников. Это дало нам возможность посмотреть на проблему под разными углами, сквозь разные призмы. В равной степени оценить, как положительные стороны технологического коммуникационного прогресса, так и опасности. Для полноты контекста подойдем к вопросу со стороны исторической хронологии, фокусируясь на ключевых событиях, которые привели к выстраиванию современной глобальной IT-экономики.
Возросшая технологичность новой эпохи действительно средуцировала многие риски индустриальной эпохи, однако та же самая технологичность сделала возможными такие явления как глобальный терроризм всех мастей, информационные войны, киберпреступления и многие другие – например, возможность крупномасштабного или даже глобального военного конфликта – целесообразнее теперь эксплуатировать так называемую гибридную войну с привлечением вредоносного программного обеспечения и сопутствующей медийной грунтовкой общественного мнения.
Очевидно, что однозначно положительная трактовка, откинутая еще тоффлеровской «практопией», неизменно заведет исследователя нового информационного миропорядка в тупик. Крайне сложные и неоднозначные годы 2008—2020 ставят вопрос ребром: начатый с грузинского конфликта, промежуток включил в себя арабскую весну,