щелкает костяшками пальцев и не смотрит мне в глаза. Мой желудок сжимается. Лео нервничает, и это из-за моей боли. Это единственное, что я бы изменила в Лео, если бы могла – ему становится неловко всякий раз, когда у меня болит голова.
Я смотрю на огонь и даю Лео время подумать. К счастью, он всегда быстро возвращается в свое обычное состояние. Когда его кожа касается моей, я закрываю глаза и дрожу от счастья.
– Могу я тебя кое о чем спросить? – наконец говорит Лео.
Что угодно.
– Конечно.
– А каково это – иметь опухоль мозга?
Я резко открываю глаза. Что угодно. Он мог бы задать мне любой вопрос, но решил спросить об этом? Разочарование очень похоже на гнев, и я снова падаю на спальный мешок, потирая слезящиеся глаза. Я могла бы сказать, что это из-за дыма от костра, но это не так. Лео, как всегда, разбивает мне сердце.
Прочищаю горло, а когда наконец убираю руки от лица, то вижу, что Лео лежит на боку и наблюдает за мной. Я не знаю, что именно он хочет от меня услышать. Кроме врачей, он один из немногих людей, которые знают о моей опухоли. И ему известно столько же, сколько и мне. Вот что было бы, если бы я писала о ней в проекте по английскому языку.
• У меня опухоль мозга.
• Она маленькая, и с тех пор, как у меня ее нашли, она не выросла ни на миллиметр.
• По словам врачей, она «безвредная».
• Опухоль провоцирует у меня мигрень, но из-за ее расположения врачи считают, что операция и любое подобное лечение – это риск, на который они не готовы пойти в данный момент.
• Наш курс лечения называется «бдительное ожидание», что означает ежегодное МРТ-сканирование.
– Иногда у меня болит голова, – наконец отвечаю я и изо всех сил стараюсь не выдавать истинные эмоции. – Это единственное ее проявление.
Лео смотрит мимо меня в темноту. Его глаза покраснели из-за огромного количества пива, что он выпил за вечер.
– Я не это имел в виду. Тебе интересно, случится ли то, что случилось с твоей мамой, и с…
Со мной.
Лео замолкает, а я чувствую боль, будто он ударил меня ножом. Эта боль сильнее, чем головная.
– Да, – говорю я хриплым шепотом. – Мне интересно.
У моей матери была злокачественная опухоль. А моя – доброкачественная. Моя мать мертва, а я все еще жива. Рана у меня на душе из-за ее смерти все еще кровоточит, и мне не нравится обсуждать ее опухоль или то, как она умерла. Я сглатываю, чтобы справиться с комком в горле.
– Но я знаю, что случившееся с мамой со мной не случится.
Я этого не допущу.
– Потому что у тебя другая опухоль?
Другая ли у меня опухоль?
– Да.
И поэтому это не случится со мной? Нет. Перед маминой смертью мы очень долго разговаривали. Долгие дискуссии о ее выборе, моем выборе и о том, есть ли у меня вообще свобода выбора, если моя опухоль превратится в злокачественную. Кончина моей мамы была долгой и мучительной. Все свое оставшееся время, которое