удар топором по голове… Уцелевшие злодеи бежали в лес. Андрейка соскочил с коня и приблизился к смертельно перепуганной девице. Совсем ребенок еще, лет тринадцать… Хрупкая, белая как полотно, косы пшеничные растрепаны, одежда изорвана. Круглые от ужаса серые глаза точно остановились… Уж не помешалась ли бедняжка? Есть от чего! Вся семья ее, отец, мать, брат, убиты злодеями… Андрейка протянул к девице руку, но та в испуге отпрянула. Оно и понятно… Он, с его изуродованным лицом, сам что разбойник – немудрено испугаться.
– Не бойся нас, – сказал Андрейка как можно ласковее. – Мы не разбойники. Мы люди царского окольничего Федора Михайловича Ртищева, везем от него хлеб в Вологду.
Девица ничего не ответила. Лишь подтянула к груди ноги и спрятала в коленях лицо. Андрейке стало отчаянно жаль ее, такую беззащитную в этом огромном жестоком мире.
– Соберите все! – велел он своим людям.
Те перевернули поверженную телегу, бережно перенесли в нее своих убитых, вещи же сложили к ногам онемевшей девицы. Андрейка привязал своего коня к повозке, а сам взялся за вожжи.
– Едем! – крикнул он, и скорбный маленький караван тронулся в путь.
– Ты не бойся, мы тебя не обидим, – повторил Андрейка, обращаясь к девице, и, сняв кафтан, набросил ей на плечи. Она вздрогнула, но не отшатнулась.
– Ты из Вологды?
Девица кивнула, и Андрейка почувствовал некоторое облегчение: значит, не помешалась…
– Есть ли у тебя родственники там или где еще?
Качнулась отрицательно золотистая головка. А, вот, это худо! И очень худо! Куда ж ее теперь? Знал Андрейка долю сиротскую, врагу не пожелаешь. Он, мужчина, насилу выжить сумел – спаси Бог Федора Михайловича. А девке каково? В монастырь или в омут… Снова взглянул искоса Андрейка на девицу, стараясь не поворачиваться к ней изуродованной стороной лица. А ведь красавица писанная! С такого личика воду пить да и только… Хороша! Теперь еще юница совсем, а года через два такая краля сделается, что любой молодец обомрет, такую красоту созерцаючи. И ее-то в монастырь запереть?..
– В Москву с нами поедешь, – сказал Андрейка решительно. – Федор Михайлович для всех сирых и скорбных отец родной. Он тебя непременно приветит и позаботится, и от злых людей защитит. Он ведь святой, милостивец наш. Таких людей, почитай, и нет на свете. Ты не бойся, милая, никто больше не причинит тебе зла. Я обещаю тебе.
Девица глухо всхлипнула, а затем вдруг зарыдала отчаянно, прижавшись к плечу Андрейки. Он и растерялся даже… Привык он к слезам больных да нищих, привык утешать, но чтобы красная девица у него на плече плакала – такого не бывало с ним. И не находился он, что сказать и сделать. Боялся даже пошевелиться, боялся, что поднимет она глаза свои чудные и испугается, лицо его увидев. И даже волос ее тронуть не мог, приласкать отечески – плакала сиротка на левом плече его, а правой-то руки давно не было… А ведь как бы пригодилась теперь…
– Поплачь, милая, поплачь. Легче станет… Тебя как звать-то?
– Варенькой…
– Варварою,