он меня и посылает. Он доверяет мне.
– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – прошептала девица, и на длинных ресницах ее блеснули слезы.
У Андрейки ком подкатил к горлу, занялось пламенем прерывисто бьющееся сердце. Вишь как горюет касаточка о нем! А что если прав милостивец Федор Михайлович?..
– Ты все, что есть у меня! Что станет со мной, если с тобой что-то случится?
– Со мной ничего не случится, Варенька. Я вернусь цел и невредим, обещаю тебе!
Прямо смотрели на Андрейку огромные серые глаза, подернутые поволокой слез, и столько было в этих глазах страха за него, столько преданности ему, что он не выдержал и, рухнув на колени, воскликнул:
– Варенька, касаточка моя ненаглядная, одно скажи: когда вернусь, пойдешь ли за меня?! Не погнушаешься ли мной таким?!
Девица вздрогнула и посмотрела на Андрейку в изумлении. От ее молчания оборвалось сердце. Вот же, дурень! Кой черт за язык дернул… Ну, какой из него жених для такой крали? Таких женихов на огороде выставлять ворон пугать, а он туда же! Теперь и на глаза ей показаться невозможно станет, лучше бы и не возвращаться из Крыма…
Но Варенька вдруг подалась вперед и сама опустилась на колени. По бледному лицу ее струились слезы.
– Милый мой, свет мой, да неужто дождалась я счастья своего… – с этими словами она прильнула щекой к изуродованной щеке Андрейки, и он, почувствовав теплую влагу ее слез, с трепетом обнял свою казавшуюся недосягаемой грезу.
– Радость моя, может ли быть, чтобы это взаправду… Может ли быть, что пойдешь за меня?
– Да ведь я за тобой хоть на север далекий, хоть в пустыню, хоть куда пойду! Босая да раздетая пойду, лишь бы только ты был рядом.
Еще крепче обнял Андрейка Вареньку, касаясь губами пшеничных волос:
– Ну, теперь-то уж точно ничего не страшно мне, теперь-то уж точно вернусь я, и уж впредь ничто не разлучит нас!
Москву Андрейка покидал обрученным женихом, и от того впервые исполнено счастья было его настрадавшееся сердце. Дорога до Крыма, хотя далека и нелегка была, но обошлась безо всякого обстояния. Цел и невредим добрался «приказчик милосердных дел» со своими людьми и сундуком серебра до обломка некогда могущественной Орды. Край этот навевал на Андрейку тоску. Глядя на многочисленные суда, вздымавшие стройные мачты у берегов Черного моря, он думал о том, что на каждом из них томятся в цепях его единоверцы, и каждый день кто-то из них умирает «на веслах» от непосильной нагрузки, под ударами кнута… А привезенного серебра достанет на выкуп лишь немногих.
Тучный татарский бей жадно пересчитал жирными пальцами вожделенные монеты. Крохотные щелки его глаз блестели от алчного удовольствия. И то сказать, целое состояние получала басурманская рожа за вереницу полутеней, что были выстроены в цепях у берега.
– Можешь забирать их! – махнул унизанной драгоценными перстнями рукой татарин.
– Вели сперва снять с них цепи.
Бей сделал знак своему подручному, и тот, лязгнув ключами, стал неторопливо расковывать пленных.