просёлок для ночлега. Иногда разводил костёр, отправляющий в черноту космоса своих обжигающих детей, иногда уставал так, что просто забирался в спальник и смотрел на звёзды.
Надо мной мерцали тысячи далёких огней, которых большинство людей никогда не увидит. Чем дальше к югу, тем их становилось всё больше, а сами они – ярче. Если долго лежать и смотреть на их стойбище, они начнут понемногу приближаться, приближаться, пока перед глазами не останется одна звезда. Она-то и заберёт тебя с собой под истошный стрёкот и крики ночных птиц.
Я проехал весь Советский Союз с Севера на Юг. По большой карте, что висела в любом кабинете географии, даже пальцем вести долго.
Колёса с прозрачными спицами кружили Землю с юга на север, изменялся наклон оси, изменялся мир вокруг. Бесконечный, безлюдный, унылый архангельский ельник потихоньку разбавила листва, лес вырос, стал пышнее. Всё чаще к дороге прорывались поля, горизонт отдалился. Воздух уплотнился, потерял северную прозрачность, напитался южными запахами и звуками, прогревался всё сильнее, пока не начал плавить асфальт. Реки помутнели, покрылись зелёно-бурой ряской, зато в них стало возможно плескаться вволю среди лягушек и змей, не рискуя отморозить себе пальцы. А затем потянулись бескрайние оренбургские степи от края до края вечного синего неба, незаметно для глаз перешедшие в казахские.
Не без труда нашёл я заветное село, (какого на большой географической карте, между прочим, нет), нужный дом, покричал у хлипкой калитки. На толстой цепи, обмотанной вокруг вбитого в землю обломка ржавой трубы, бесновался, плюясь, устрашающих размеров лохматый цербер.
– Чего тебе? – спросил вышедший из ветхой сакли дед, со спины походивший на Илью Муромца, а анфас – вылитый Тамерлан. Не глядя, коротким плавным жестом успокоил собаку.
– От Гасана с Севера, – я протянул ему свёрток.
Тамерлан разорвал бумагу, пересчитал благородного цвета купюры с упитанным Лениным, прочёл письмо.
– Жди здесь, – буркнул мне.
– Басмач, наблюдай, – мотнул головой псу, и скрылся в покосившемся сарае.
Пока старик шуршал и гремел в хлипкой развалюхе, сколоченной из разного хлама, меня внимательно и недобро изучал огромный Басмач. Я старался даже не шевелиться.
Тамерлан половину жизни провёл в тюрьме, не гордился этим, но и не скрывал. Жизнь – есть жизнь. Первый срок получил, как вредитель, по теперешним временам даже почётно. Тогда молодой Тамерлан работал сторожем на колхозном элеваторе. Однажды, чёрной казахской ночью с его стола упала и разбилась вдребезги керосиновая лампа, занялся пожар, потянуло дымом. По инструкции, сторож вызвал пожарных, но до их приезда одолел огонь сам, конечно, поджарился, подкоптился слегка. Приехавшие пожарные похвалили героического паренька, составили акт, оформили ложный вызов и уехали. Но для местного отдела НКВД, где горел синим пламенем план по вредителям, это был настоящий подарок: поджог, диверсия, саботаж. В общем, поехал герой на Север по политической