и внуки против меня… Я ли их не воспитывала…
Муж жестко сказал:
– Они не против тебя, они пытаются открыть тебе глаза! Марина права, армии пора развязать руки! Хватит никчемным типам страной управлять!
Наступило тягостное молчание, прерванное ворвавшимся, словно ураган Серегой Ватеневым. Спецы, было, насторожились, но тут же расслабились. Они уже знали всех деревенских мужиков. А Серега, с ходу обхватив Ушакова за пояс, поднял с дивана и несколько раз встряхнул:
– Николаич! Да я теперь за твою Маринку сам морды бить буду! Это надо так сказать! На всю страну не побоялась депутатов разожравшихся ворами назвать! Поздравляю! Горжусь тем, что знаю ее с детства!
Ватенев исчез, зато в дверях возникло еще пятеро деревенских мужиков… Елена Константиновна удивленно смотрела на это столпотворение. Дверь буквально не держалась на петлях. Входили целыми семьями, толпами, поздравляли, жали руки. Прибежал сосед напротив, у которого был телефон, с криком:
– Николаич, тебя мэр к телефону просит…
Спецназовцы сидели и улыбались на диване, а Елена Константиновна все не могла поверить, что люди поддерживают ее дочь. Она так и сидела за столом с окаменевшим выражением изумления на лице и следами слез на щеках. Сашка с Юлькой бурно радовались в спальне победе матери. Их визг и хохот доносился до женщины, а в ушах все еще стояли слова внука:
– Я предпочту умереть, чем увидеть мою мать на коленях!
Николай Горев слышал выступление Марины от начала и до конца. Генерал Бредин распорядился поставить пленному радио. Ахмад, не шевельнувшись ни разу, провел у светло-желтой коробки два часа, пока длилась конференция. Он внимательно вслушивался в каждое слово бывшей подружки. Ему ли, поднаторевшему в политике, было не понять, что Марина добровольно подставила собственное сердце под выстрелы. Все это время в коридоре не было слышно шагов надзирателей. Они собрались в «красном» уголке и слушали выступление Степановой по телевизору. В тюрьме стояла тишина. Заключенные внимательно слушали общее радио.
Николай застонал, когда выступление закончилось, и, обхватив голову руками, впервые пожалел, что находится на другой стороне от женщины. До этого подобных мыслей у него не возникало. Он знал, что мог бы пригодиться Марине, как профессионал и понимал, что не имеет теперь права на ее защиту.
Ахмад просидел, не шевелясь, часа три после окончания конференции. Он не притронулся к обеду, который ему принесли. По большому счету он даже не видел вошедшего прапорщика. Очнулся от мрачных мыслей, когда обитая металлом дверь, громко бухнула за спиной надзирателя. Вскочил и застучал в дверь. Яростно, раздирая кожу о металлические заклепки и не чувствуя боли.
В пять вечера к нему в камеру вошли генерал и Марина. Она сумела уговорить врача отпустить ее на пару часов из госпиталя. Трое спецов, приехавших с ней, остались в тюремной комнате для свиданий. Степанова вновь надела форму и медали позвякивали, когда они шли с генералом по узкому коридору. В госпитале другой одежды у нее