даже комитет бедноты, с которым он орудовал на пасеке.
Костя на том собрании не был. А вот Григорий, вступив в новую должность и желая доказать, что перед советской властью все равны, доходчиво объяснял: – Я, мужики, вот што думаю: надобно возле мельницы построить большой овин.
– А Костя? Он же ещё не вступил в колхоз! Что скажет он? – поинтересовался кто-то.
Григорий, стукнув кулаком по столу, властно распорядился: – А што бы ни сказал, спрашивать его не будем! Мельница теперь колхозная и Костя на неё боле правов не имеет! Подумает, поразмыслит – и никуда не денется! Тут и будет! И колхозу мельника искать не надо. А Костя и швец, и жнец, и на меленке игрец!
Костя, узнав о том, что Григорий его уже и мельником определил, лишь головой покачал, но ночами спать перестал и к хозяйству поостыл. Днём ещё что-то делает, а вечером сядет на крыльце, курит, да молчит! Уж и Ксюша со скотиной управилась, да в доме после ужина прибралась, а Костя всё ещё табачок смолит!
Как-то вечером вернулся домой младший сынишка Кости и, присев на крылечке, спрашивает у отца: – Пап, а ты видел, какой плакат висит на правлении колхоза?
– Нет, сынок, не видел! А какой?
– «Пролетарии всех стран! Соединяйтесь!» – отвечает сын и, покатываясь со смеху, продолжает: – К тёте Ганне приехал племянник! Ну-у, который Мыкола! Так вот, он этот плакат перевёл на украинский язык и, знаешь, что получилось?
– Что? – с любопытсвом смотрит на сына Костя.
– А получилось: – «Голодранцы усих стран! Гопайтесь до кучи!» – умирает от смеха пострелёнок.
– Как, как? – переспрашивает отец и, услышав тот же перевод, начинает хохотать вместе с сыном так громко и заразительно, что на крыльцо выскакивают Ксюша и старший сын.
– Го-голодранцы, говоришь? Гопайтесь до-до кучи! Ох, не могу! Ну, сынок! Ну, уморил! – горгочет Костя. А сын, который уже давно не видел отца таким весёлым, упал на крыльцо и, обессилено скуля от смеха, стучит голыми пятками об пол!
А когда семья досыта насмеялась, Костя потрепал младшего за вихор и сказал: – Спасибо, сынок! Я теперь знаю, что мне делать!
И прокатился вскоре слух, что уезжает из села Костя. Оставляет дом, всё нажитое, мельницу и землю.
Григорий сначала не поверил: – «Он што, дурной? Здесь его корни! А где родился, там и пригодился!» Григорий ждал, что Костя заявится к нему и тогда, на правах старшего, он дал бы ему нахлобучку. Но Костя медлил и, где-то в глубине души чувствуя перед братом вину, Григорий отправился к Косте сам.
– А, Гриша, проходи в дом! – увязывая во дворе телегу с пожитками, сказал Костя. Когда же Ксюша собрала на стол, попросил жену: – Ты бы сходила к Валентине, нам с Гришей поговорить надо! Вряд ли мы когда-то ещё свидимся!
– Не сходи с ума, Костя! – как и раньше, принялся увещевать младшего брата Григорий! – У тебя ж семья, двое сыновей! Вступишь в колхоз, и всё образуется! А кто ждёт тебя на чужбине? Мы ж братья с тобой!
– Братья, говоришь? – усмехнулся Костя.– А разве не ты меня