и начинаю всё заново? Очевидно я этого не знаю, но я чувствую, что это повторяется не первый раз. И те повседневные вещи, которые происходят с другими, кажутся очень сложными и непонятными – для меня же просты и очевидны. Но взрослый человек мне скорее рассмеётся в лицо, чем поверит в правдивость моих слов. Ведь я намного младше, чем это принято.
Это меня беспокоит постоянно, независимо от возраста. Каждый раз сталкиваясь с размытыми ответами на эту тему, я так и не смог представить модель мира ни одного человека. Ни сейчас, ни потом. Я решил оставить всё как есть.
Когда мне исполнилось четырнадцать лет, появилась сестра. Рассуждать хорошо это или плохо – я не мог. Мама нейтрально отнеслась к пополнению, словно, так оно и должно быть. Возможно, навалившиеся заботы не давали свободного времени думать о себе. Отец, конечно, был рад. Помню, как он говорил о своём желании родить дочку. Как будет любить её. Обещал с её рождением бросить пить. Что её приход в этот мир сможет заглушить боль утраты моего брата, и всё наладится.
Я никогда не считал своего отца алкоголиком, но раз-другой он приходил домой сильно пьяный. Иногда он был в беспамятстве. Бывало, идти не мог так, что его друзья по застолью помогали добраться до дома. Зрелище не из приятных. Хорошо, если сразу ложился спать. Чаще всего начиналась грубая лекция для каждого из членов семьи. Провокационные вопросы с жутким матом. Были и такие недовольства, в которых кроме мата ничего не было. Я слышал это часто. Почему-то мне доставалось больше всего. Самый распространенный случай, когда я и мама смотрели телевизор, папа мог сказать следующее:
– Ну что? Сидите? – протяжным голосом, поплёвывая на пол, спрашивал он.
– Передачу смотрим… – равнодушно отвечала мама.
– Ну сидите… сидите… Смотрите мой телевизор. А я вот, пьяная скотина, пришёл… Никто не накормит. Не разденет, – продолжая плеваться на пол, говорил отец. – Я вас кормлю, одеваю. Твари неблагодарные!
– Успокойся и ложись спать! – на повышенных тонах отвечала мама.
– Ты вообще замолчи. Мать свою учи… Вон из моей квартиры!
– Эта наша общая квартира.
– Обойдётесь! А ты что? Скотина ушастая, сидишь тут? Помощничек. Думаешь, как бы к своим друзьям-ублюдкам побыстрее сбежать, – процеживал сквозь зубы отец. – Всем на меня наплевать! Я всё для вас, а вы…
Меня до сих пор интересует, что он имел виду под словом «всё»? И почему он всегда выражался «я вам не пьянь, не рвань»? Разве этого достаточно, чтобы быть отцом и примером? Для меня даже в таком раннем возрасте считалось это само собой полагающим. На кого я должен равняться, если то, что ты делаешь, в корне неправильно и это понятно даже ребёнку?
Это ещё далеко не самое обидное, что он мог позволить сказать нам. В этом состоянии он выражался как вздумается, без ограничений. Для меня это всегда было пыткой. Я никому ничего плохого не делал. В особенности родителям. За что такое отношение? Такое ощущение, что в этом состоянии он забывал притворяться и становился