А вот не надо исподтишка пытаться мозги вышибить.
– Вы как там, профессор? Живы еще?
Лукин перевернулся на спину. Сел на траве, помятый, грязный и взъерошенный. Поморщился, потер затылок и шею.
– Ты чего, с дуба рухнул? Опять голову откусить собрался?
– А вы чего пушкой машете? – крикнул Кана. – Замочить решили?
– Это холостые патроны, Канат, – кашляя, объяснил Евгений Константинович. – Я просто хотел проверить твою реакцию. Но, каюсь, это действительно была глупая идея.
– Вот оно как, – Кана почувствовал себя неловко. Протянул руку, помог Лукину встать. – Ну извините, тогда. Опять я накосячил.
– Да уж, все время забываю, с кем имею дело, – усмехнулся Евгений Константинович. – Ладно, надеюсь на третий раз ты мне, все-таки, голову не оторвешь.
Кана невольно глянул на шею профессора. Белое пятно в вечернем сумраке, выше испачканного халата.
– Будете так шутить, обязательно отрежу.
И громко щелкнул хелицерами.
После лихого разгрома Евгений Константинович неделю отлеживался в соседней палате. У него треснули два ребра, вывихнуло руку, и, вдобавок, случилось легкое сотрясение мозга. Кана терзался муками совести, каждый день заходил проведать здоровье почтенного куратора, пока тот, наконец, не прогнал его прочь, с приказом не мозолить глаза.
А еще он каждую ночь пропадал в спортзале. Интересно, сколько силы у него прибавилось? Во всяком случае, штангу с весом в четыреста килограмм Кана поднимал без труда. Больше не пробовал, потому что грузовых дисков не было.
И, вдобавок, на исходе первой недели самостоятельных тренировок, он попробовал удержать штангу хелицерами. Хотел проверить, вправду ли они такие крепкие, как кажутся. Убедился сразу же. Потому что перестарался и чересчур сильно сжал гриф челюстями. Хелицеры перерезали стальной стержень, как тростинку. Штанга развалилась на куски, с грохотом упала на пол, чуть ноги не отдавила. С тех пор занятия прекратил. Лукина заменять, видно, никто не решился, ждали, пока профессор окончательно выздоровеет.
Через пару суток, устав безвылазно сидеть в палате, Кана вышел прогуляться наружу.
Солнце давно село, на госпиталь опустилась темнота. Как всегда, прожекторы по периметру, редкие фонари на прогулочных дорожках.
В траве стрекотал сверчок. После жаркого дня даже здесь, в предгорьях, осталась духота. Гидрокостюм Кана оставил в палате, пошел как есть, прикрытый лишь волосами.
Прошелся по дорожке вокруг госпиталя. Чего-то тоскливо на душе. Эх, вернуться бы в родной дом в окрестностях Караганды, обнять родителей и сестренку. Ткнуться носом в старый платок на маминой шее, вдыхая запахи жареных лепешек и травяных настоек, которые она пила для лечения больного желудка. Отца поприветствовать, чувствуя на себе строгий и, одновременно, ласковый взгляд. Сестренку-занозу ущипнуть за нос.
А еще с друзьями завалиться бы в бар. Поболтать о пустяках, обсудить футбол и политику. Как же Кана соскучился по веселым дружеским посиделкам.
– Вот