вроде правильно, да как-то не по-нашему. Значит, латыш?
Михаэль сделал неопределённый жест. В такой обстановке среди случайных людей он не мог и не хотел откровенничать.
Клава поняла это по-своему. Она перестала донимать Михаэля расспросами и стала рассказывать о себе. Сама она из Вологды. Отец и брат воюют, а до войны оба на одном заводе работали. Матери нет, а с мачехой она не ладит, потому и едет к сестре. Тоже в Горький – стало быть, им по пути. Сестра её Лиза на «Красном Сормове» работает, в сборочном цеху. И Клава там работать собирается.
Сормово! Михаэль уже слышал это название…
– Друг у меня, моряк. Вместе воевали под Таллином. Так он тоже на этом заводе работал.
– А где он сейчас?
– В Кронштадте.
– Правда? И мой жених где-то там. На фронте под Ленинградом.
Михаэль не знал, почему его кольнуло упоминание о женихе. Неужели эта разговорчивая девица ему нравится? А Клавдия тем временем спохватилась:
– Господи! Ты же голодный! Сейчас покормлю.
Это было как нельзя кстати. Михаэль умирал от голода. Последнюю банку полученных в Кронштадте консервов он съел ещё утром, и у него оставался только хлеб – меньше полбуханки. Это надо было растянуть до конца пути, и тут появляется Клава с корзинкой. А в ней – домашняя снедь. Не захочешь – поверишь в чудеса.
Нужно было есть неторопливо, зная себе цену, как подобает бывалому бойцу, но от голода сводило челюсти. Неторопливо не получалось. Содержимое корзинки таяло, и Михаэль спохватился лишь тогда, когда понял: ещё немного – и у Клавдии не останется ничего. Виновато посмотрев на девушку, он протянул обратно корзинку:
– Извини! Совсем о тебе забыл.
Но Клава не расстроилась.
– Ты пока ешь. В Кострому приедем – раздобудем чего-нибудь. Есть у меня ещё еда, да не могу её трогать. Сестричке везу. Она, бедная, с ребёночком мыкается. Муж-то её без вести пропал. А ей говорят: пропал – значит в плен сдался. По этой причине и помощь ей как жене фронтовика не положена, – серьёзно и с горечью заключила Клава.
Она хотела ещё что-то сказать, но относительная тишина, установившаяся в ночном вагоне, была нарушена какой-то вознёй. В проходе возник мужской силуэт. Не обращая внимания на узлы, чемоданы и ноги пассажиров, мужчина пробрался внутрь. Бесцеремонно прижав к стенке сидевшую у окна на противоположной полке женщину, он втиснулся рядом с ней. Женщина пыталась протестовать, но наглый тип ткнул её в плечо:
– Заткнись, толстуха!
И принялся бесцеремонно разглядывать Михаэля и Клаву. Увидев в руках Михаэля корзинку с едой, новоявленный сосед осклабился:
– Эй, рыжий! А много не будет? Поделился бы по-христиански.
– Это с тобой-то делиться? – ответила за Михаэля Клава. – Ты и так с центнер весом. Обойдёшься, не похудеешь.
Нахал и в самом деле был таких размеров, что не мог вместиться полностью и сидел полубоком.
– Да уж покрепче твоего шпингалета. А с этим делом у него как? Помощь не нужна? А то я завсегда готовый.
– Ты