люди бросились к подошедшему поезду, надеясь попасть в вагоны. Убийца рванулся в противоположную сторону, но оттуда уже бежали на выстрел солдаты военного патруля во главе с офицером. Михаэль увидел летящий в его сторону предмет, но лишь тогда всё понял, когда начальник патруля подобрал лежавший у его ног окровавленный нож. Бандит, как ни в чём не бывало кивнув на Михаэля, прокричал офицеру:
– Товарищ лейтенант! Это он убил!
В ту же секунду патруль скрутил растерявшегося от неожиданности Михаэля. Клава ахнула.
– А вы кто будете, девушка? – спросил лейтенант. – Вы что, были с ним?
– Да не убивал он, товарищ офицер! – закричала Клава. – У него и ножа-то не было! Вот этот убил, здоровый. А нож подбросил. Он бандит.
Но державшийся уверенно и спокойно убийца только рассмеялся:
– Да врёт она, дура малохольная. Этот рыжий её охмурил. Он вообще нерусский. Вы бы документы его липовые проверили. Заслали его к нам, не иначе…
– Проверим, – пообещал лейтенант, – и твои заодно. Ведите их в отделение.
Старший лейтенант милиции Рагозин находился в должности две недели. Оставшись хромым после ранения в ногу под Лугой, он был комиссован и прямо из госпиталя направлен на узловую станцию начальником милиции. Людей не хватало, времени на их подготовку не было, и бывший строевик-пехотинец очень смутно представлял себе, что и как он должен делать. В распоряжении Рагозина находились двое: старшина Иван Иванович, солидный пятидесятилетний мужчина, единственный кадровый милиционер, и молоденький сержант, полчаса тому назад убитый таким же, как он, молодым, но подозрительным типом в солдатской форме по имени Михаэль Гольдштейн. Так было обозначено в документах.
В том, что убил именно Гольдштейн, Рагозин сомневался мало. Воевал он в стрелковом корпусе, сформированном из подразделений довоенной латвийской армии, а попал туда Рагозин потому, что большинство солдат и офицеров корпуса – латышей дезертировали. Он ничего не знал ни о Рабочей гвардии, ни о латышских добровольцах в Эстонии, но был уверен, что латышам доверять нельзя. А парень – латыш. Вот и убил. Что тут неясного?
– По законам военного времени мы тебя без суда расстреляем, – без злобы, но твёрдо сказал старший лейтенант, – и разбираться не станем. Не до разборок сейчас. У тебя что написано? Гольдштейн Михаэль, боец латышского стрелкового полка. А на самом деле какой ты боец? Ты – латышский фашист, убивший советского милиционера. Повидал я ваших на фронте. Враги. На моих глазах целый корпус дезертировал.
– Но ведь я не латыш, – дрожащим голосом стал оправдываться Михаэль, понимая, что расстрел на месте – не шутка и что начальник именно так и поступит, – я еврей. Только родился в Латвии. Зачем мне милиционера убивать? Нас самих фашисты убивают…
– Вот-вот. Родился в Латвии – значит, своим помогаешь, – никак не отреагировав на еврейское происхождение Михаэля и не дослушав, сказал Рагозин. – Пробираешься в советский тыл. Зачем? Для диверсии?
– Там