имею в виду любование развалинами) есть нечто вроде идеологии. Формулируется она примерно так: по всем этим уцелевшим колоннадам и кускам арок можно (при условии достаточно богатого воображения и некоторого знания истории) воссоздать полный образ великолепного античного города. Наверное, это действительно так, но меня больше интересовало не III тысячелетие до нашей эры, а настоящее время.
Впрочем, пару раз я все-таки сходил посмотреть, что это за диво – развалины древней Пальмиры («О! наши руины! Это очень красиво!» – восторженно рекомендовали местные.)
Длинные ряды колонн образовывали гигантское сито, через которое медленно цедилось закатное солнце. Через секунду остатки стен стали похожи на тихо тлеющие угли, а весь город с его разрушенными дворцами – на огромный мангал. Небо цвета сырого шашлыка в считанные минуты потемнело.
Я стоял посреди сумеречного амфитеатра и, глядя на сцену, прислушивался к тишине. Когда-то могучие гладиаторы развлекали здесь могучих царей. На темно-розовых, с каждой минутой чернеющих стенах проступали кровавые силуэты… Впрочем… Ничего там, конечно же, не проступало. Просто кругом стояла такая тишина, а эти древние стены возвышались надо мной с таким спокойствием и величием, что от всего этого я невольно поддался какому-то древнему очарованию. Но вдруг в орхестру ввалился на велосипеде какой-то тип и стал предлагать мне товары первой необходимости – вышитые узорами скатерти, туристические открытки с видами Пальмиры, деревянных лягушек, квакающих, если провести специальной палочкой по гребешку на их спине…
Рано утром я вышел из отеля и отправился изучать реальный – живой – город. Тадмор. Солнце грело. Мимо шныряли трехколесные драндулеты, разукрашенные всеми цветами радуги. Я двигался вверх по улице. Около одной из лавок стояли две женщины. Первая – в синем с красной вышивкой платье – была постарше и держала за руку ребенка. На лице ее проступали черные татуировки. Другая – помоложе, наверное, старшая дочь. Она выбирала из стопки блины тонкого арабского хлеба. И сверкала. Точнее, сверкало на солнце ее платье, вышитое позолоченными узорами. Я, может быть, и вовсе не обратил бы на этих женщин никакого внимания, если бы не это платье.
Девушка посмотрела на меня, и ее губы, выкрашенные в ярко красную помаду, растянулись в кокетливой улыбке. За губами показались некрасиво-белые десны и серо-коричневые зубы (два зуба, однако же, были золотыми).
И золотые зубы, и красная помада, и вышитое позолотой яркое облегающее платье – все это выглядело очень для этих мест странно. Подобный «гламур» среди мусульман совсем не в почете.
Темные тени на ресницах. Грязные голые ноги в сандалиях, с ярко-красными ногтями. Да и еще улыбающийся, явно с эротическим подтекстом взгляд…
Они купили хлеб и двинулись дальше. Я шел рядом и наблюдал за девушкой. У нее был очень нездоровый цвет лица – под глазами лежали черные синяки, а во всей ее типично по европейским меркам модельной фигуре чувствовалось что-то