словно девочка.
Их встреча, казалось, была случайной. Но теперь он понимал, что всё было предопределено. Иначе чем объяснить, что он смог тогда так сильно привязаться к ней и продолжать любить до сих пор.
Тогда она сидела на одной из скамеек старого парка прямо под дождём без зонта. Промокшая и скрючившаяся от промозглого северного ветра, она напоминала забытую мягкую игрушку, с которой струйками стекала вода.
У скамьи образовалось целое озеро, и не понятно было, от чего. То ли это были её слезы, то ли дождь шёл слишком долго.
Он привёл Оливию в свой дом, чтобы обогреть и обсушить, и с тех пор она навсегда поселилась в нём. Ему нравилось приходить после службы и видеть, как она, забравшись с ногами на диван, сидит, обложившись со всех сторон карандашами и бумагой с набросками. Или пересаживает и рассаживает в цветочные горшочки различных калибров экзотические кактусы всевозможных форм.
Он всегда старался подойти к ней как можно тише и застать врасплох. Целовал в пушистую макушку, а она смущалась и, краснея, вскакивала, собирая свои художества в кучу. Или хвасталась новым колючим питомцем с каким-то замысловатым звёздчатым цветком на верхушке. А потом бежала на кухню, чтобы покормить его ужином. Несколько фамильных рецептов она привезла из деревни и теперь баловала Эванса.
Он привез её к матери в деревню уже через месяц после первой встречи. Было забавно наблюдать, как ей всё было интересно в этом маленьком уютном хозяйстве, созданным его матерью. Она удивлённо наблюдала за наседкой, собирающей цыплят под крыльями, за струйками молока, ударяющими в стенки ведра; собирала овощи с грядки, разглядывая каждый с такой нежностью, словно смотрела на младенца.
Тогда он понял, что хочет от неё ребенка. Зелёные глаза её прищурились, когда он сказал ей об этом, а потом зажглись удивительным изумрудным огнём. Тогда он понял всё без слов.
Свадьбы у них не было, он просто подарил ей маленькое колечко, а она поцеловала его в веснушчатый нос. И это было больше, чем согласие. Это была любовь.
А потом всё в один миг закончилось. Как сказал врач, такое очень редко, но случается. Беременность переросла во что-то страшное, и через три месяца Оливии не стало.
Это был самый страшный день в его жизни. Он рассматривал её рисунки, перебирал милые женские вещицы, заглядывал в пустые кастрюли, разговаривал с кактусами, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы продолжать жить.
Потом он на полгода уехал к матери в деревню, и только там, благодаря её заботливым усилиям, к нему вернулось желание жить. По возвращении в Брайтон Эванс полностью погрузился в работу, и она стала его смыслом. Он взбирался по карьерной лестнице, не оглядываясь назад, стал одержимым, мнительным и недоверчивым. Оливия же осталась для него самым тёплым и нежным воспоминанием, к которому он обращался в самые трудные дни, когда на работе ничего, казалось, не клеилось, как, например, сегодня.
Воспоминания