над песком —
В одном отчаянном усилье,
Одним отчаянным рывком!
Паришь!
Сквозь комнат анфилады,
Над площадями,
Над рекой,
Над разукрашенной громадой
Большого Дома,
И тоской
Тебя охватывает странной.
Бой смолк вдали.
А что потом?
И воздух свежий и туманный
Глотаешь судорожным ртом.
И чувствуешь чугун смертельный,
Которым крылья налиты.
И падаешь.
И длишь паденье
Всей грудью – страхом немоты.
И падаешь…
……………………………….
……………………………….
Проснешься.
Мглисто.
Сон не окончен.
Начат стих.
Все не досмотрим про фашистов —
Рожденные в сороковых.
Вестибюли метро
Вестибюли метро – наши храмы разлук,
да вагонной толкучки накат.
Эскалаторов рты за оградами рук
наши вечные тайны хранят.
Это свет наш янтарный над углем колёс,
нежный мрамор, надёжный гранит…
…Это век наш товарный летит под откос —
обожжён, искорёжен, разбит.
Вестибюли метро – наши храмы надежд.
Ставьте свечи у белых колонн!
В лабиринт пересадок бросайтесь, как в брешь
в обороне врага!
В дым, в огонь!
А когда подают предпоследний состав
ранней ночью, без четверти час —
как молитва о счастье легка и проста —
о тебе, обо мне и о нас!
Вестибюли метро – наши храмы удач,
странных встреч на скрещеньях путей!
И приятель Булата – старинный трубач
нас незримо ведёт в темноте.
Возвращение к Первой Мещанской
И. В-ой
Я к этой улице вернусь
И, курточку стянув потуже,
Ещё на рынке потолкусь,
Ещё попрыгаю по лужам.
Ещё билет в «Уран» достав,
Куплю «фруктовое» и спички.
Ещё с Крестовского моста
Пересчитаю электрички.
Ещё увижу за углом
Любви старинную науку.
И красный трёхэтажный дом
Посередине переулка.
Ещё игрушечный вокзал
Омоет бирюзою площадь…
…Но я – не там.
Я буду за
Цепочкой лет.
Мудрей и проще.
И обращу лицо к окну,
К рустованным тяжёлым стенам.
И запах булочной вдохну —
Той, карточной, послевоенной.
Где сплыло детство.
И Любовь —
Ещё не Первая – другая…
И стыла в трупах за Трубой
В следах от танков
Мостовая.
Помнишь
А. К.
Помнишь:
с детства и до сих пор —
«Ниоткуда не жди чудес!
Надо