уладить. Сам поеду на Сенатскую площадь. Обращусь к войскам. Они послушают. Не могут меня не послушать…
Он знал, что его любили в войсках, любили за безудержную храбрость, любили за справедливость, за чуткое отношение к солдату, хотя и твердость в поддержании дисциплины и порядка.
Собрался быстро. Уже у двери, поймав все тот же встревоженный взгляд Телешевой, пообещал:
– Думаю, к обеду вернусь… Не переживай.
И действительно… Более полусотни сражений на боевом веку Михаила Андреевича – и ни одной царапины. Что уж здесь-то, в центре столицы. Чай, не чужие, чай, свои, русские. Наверняка ведь немало еще в строю тех, кто крушил наполеоновские банды под его командованием.
Его адъютант, поэт и писатель Федор Глинка оставил словесный портрет Михаила Андреевича Милорадовича во время боя в кампании против Наполеона Бонапарта: «Вот он, на прекрасной, прыгающей лошади, сидит свободно и весело. Лошадь оседлана богато: чепрак залит золотом, украшен орденскими звездами. Он сам одет щегольски, в блестящем генеральском мундире; на шее кресты (и сколько крестов!), на груди звезды, на шпаге горит крупный алмаз… Средний рост, ширина в плечах, грудь высокая, холмистая, черты лица, обличающие происхождение сербское: вот приметы генерала приятной наружности, тогда еще в средних летах. Довольно большой сербский нос не портил лица его, продолговато-круглого, веселого, открытого. Русые волосы легко оттеняли чело, слегка подчеркнутое морщинами. Очерк голубых глаз был продолговатый, что придавало им особенную приятность. Улыбка скрашивала губы узкие, даже поджатые. У иных это означает скупость, в нем могло означать какую-то внутреннюю силу, потому что щедрость его доходила до расточительности. Высокий султан волновался на высокой шляпе. Он, казалось, оделся на званый пир! Бодрый, говорливый (таков он всегда бывал в сражении), он разъезжал на поле смерти как в своем домашнем парке; заставлял лошадь делать лансады, спокойно набивал себе трубку, еще спокойнее раскуривал ее и дружески разговаривал с солдатами… Пули сшибали султан с его шляпы, ранили и били под ним лошадей; он не смущался; переменял лошадь, закуривал трубку, поправлял свои кресты и обвивал около шеи амарантовую шаль, которой концы живописно развевались по воздуху.
Выстрел в Милорадовича. Старинная гравюра
Французы называли его русским Баярдом; у нас, за удальство, немного щеголеватое, сравнивали с французским Мюратом. И он не уступал в храбрости обоим».
Итак, Милорадович ускакал на Сенатскую площадь. Телешева осталась ждать. Несмотря на успокоительное обещание, она тревожилась. Интуитивно чувствовала – что-то не так.
Своеобразна, необычна была эта барышня. В пятнадцать лет выйдя на петербургскую сцену, она сразу покорила сердца очень многих поклонников. Но все изменилось в жизни, когда ее сердце завоевал генерал от инфантерии граф Михаил Андреевич Милорадович, генерал-губернатор Петербурга. Правда, был и еще один знаменитый поклонник – к тому времени уже получивший известность поэт Александр Сергеевич