ржавых велосипедов, на которых некогда ездили на пляж, сон
опять, но чувство потери, вожделение и надежда, желание, наконец
ребячество, теперь когда пепел заметают под дверной коврик и гуталин
давно кончился
пока дверь заперта, и никто не знает, то ли мы ушли, то ли до́ма, то ли
целый год, то ли когда ещё, что ты сказал другим, мужчинам там на
углу, есть ли вообще угол – кому я писала о моём сердце, как будто
речь шла о чувствах, прочёл ли ты всё в газетах, кому
я боюсь спины, спины которая отвечает на все вопросы без рта и глаз,
закушенная невинность кофейной банки и холодные плечи гладильной
доски
что скрыто, что скрыто, что спрятано в старом чемодане в наклейках,
приехали-уехали, к кому – от кого, что спрятано на дне ящика
с грязным бельём сдавленное под гнётом влажного и жирного
и ползучего, хотя у нас и нет паразитов, что там внутри одеял, что
спрятано в моём сердце
не останавливайся, не останавливайся на этом, эти туфли, эта долгая
затяжка, вытащи меня, перетяни меня через край, край колодца,
ящика, чего угодно, край стула, вот так, ещё малость, нет ради Бога
хватит и слышу твой голос: я пожалуй вздремну – или то был мой,
что есть встреча
я боюсь этого безличного между нами, пожимания плечами, гримасы
спины, so long, so long, ты ничего не имеешь против, не бери это
в голову, это ничего не значит – священник спиной к толпе прихожан,
а видит-то он всё Бога? о повернись, обернись, скажи что-нибудь
боюсь старых голосов на ленте, нет не говори ничего, посмотрим,
посмотрим, посмотрим
что я сказала, когда ты вдруг стал требовать, молить, упрашивать,
просить —
о эта всё растущая шишка на спине, когда мозг головной стекает
в спинной, гнёт превращения, воспоминание о соли на губах после
поцелуя, долгие истории, творчество, уверенность ветра, широкое
отверстие в промежности
встретится ли мне кто-нибудь по пути
я сижу обратившись к нему лицом просьба ответить
Когда снова занимается утро, когда я опять
могу прикоснуться к телефону и позвонить
в пустоту, чаячьи крылья здесь – не ты ли
это да день распахнутое окно вдалеке от
всех политических потрясений
ещё остались двенадцать астр в золотой
ржавчине, одну я нашла плавающей как по
волшебству в раковине кого разбудили – и
одна лежала лицом вниз рядом со стопкой
газет кровоточила
двенадцать остались на столе пресыщенные
словно распустившись что станется
с грядущими потрясениями почки времени
подкидная доска стать чем-то словно в большом
расцвете
я вспоминаю