не догадался! Именно там при его появлении трут носы и щёки. Там в стодавние времена его измеряли не в градусах, а в смешных записях «зело» или «не зело холодно». После появления термометра, научив красный ртутный шарик скользить в стеклянной трубке, опять же там требовали от наблюдателей «смотреть накрепко, чтобы в близости оного инструмента никакая чужая теплота, кроме той, которая по воздуху чинится, не была». Уважали. Ценили его в России. По большому счёту там его историческая родина.
Но какие ветры занесли человека с края света в самый центр земли? И стоит ли подтверждать «советскую» догадку надзирателю с факелом? Не получится ли, что вместо благодарности самому ткнут в лицо огнём, требуя подробности?
– Е-гор Бу-е-ра-шин.
Голос факельщика тихий, вкрадчивый. Так сдерживают радость, когда узнают тайну. Она – в имени?
– Е-гор Бу-е-ра-шин, – повторилось с ещё большим ехидством, теперь уже над самым ухом пленника.
Факел рисовал на стенах мало кому понятные разводы. В их дрожащих завитках прятал свои щупальца и холод, с интересом разглядывая при свете жертву. Пленник оказался настолько слаб, что повис на руке, не имея сил распрямить колени и опереться носками о пол. Прозвучавшее имя открыло ему глаза, но веки в тот же миг вновь бессильно опустились, оставив для света лишь тончайшую сеточку из ресниц. Возможно, чтобы увидеть приближающуюся смерть.
Охранник, освобождая ей путь, ушёл, воткнув факел в расселину. Огонь потянулся следом за хозяином, но оторваться от маслянистой, пузырящейся пакли сил не хватило. Оглянулся на того, с кем предстояло коротать время, и несказанно удивился перемене, вдруг произошедшей с пленником. И колени у того выпрямились, и ноги обрели упругость, и пальцы заработали, сжимаясь в кулаки. Значит, всё, происходящее с ним, – обман?
Но едва охранник вновь появился в пещере, русский обмяк, повис на наручниках, уронил голову на грудь.
– Смотри не подохни, падаль, – пригрозил конвоир.
Сказал на своём языке, но понятно и для огня, и для холода, и для несчастной жертвы. Но вместе с пренебрежением к пленнику в голосе послышалась и тревога. Скорее всего, в планы сторожей не входило заполучить подвешенный на наручниках труп.
– Эй, ты жив?
«Жив, – бессловесно откликнулся тот, кого назвали Егором Буерашиным. – Но ты подойди, посмотри».
Умолял не зря: вплотную охранники приближались к пленнику, если действовали в паре. Это случалось лишь по вечерам, когда снимали с петли – вывести в туалет и дать лепёшку с чаем. Сейчас день, и надзиратель зашёл один: пленник хирел на глазах и требовалось наблюдать за ним чаще.
Колумбиец приблизился настолько, что почувствовался запах чеснока и перегара. Егор задержал дыхание, и охранник сделал ещё один шажок. В ту же секунду Буерашин выбросил вперёд ноги, обхватил ими шею врага. Тот запоздало попытался отпрянуть, но свободной рукой пленник уже ухватил его за волосы. Правая рука обрывалась на цепи, не выдерживая двойную