Звезды и долго разглядывал мои сажанки. И приказал: делать такие же бойцам всего полка. Меня же после этого перевели в снайперы, выдали винтовку с оптикой и снайперскую книжку. И орден опосля вручили. А погибших наших, как уже прокисших, так и свежих, похоронила спецкоманда. Да и «моих» фрицев там же прикопали.
А летом немцы в самую жару, после мощного обстрела и бомбёжки, окружили и потеснили нас, загнав нашу роту в очередное болото. Мы брели в камышах по пояс в воде, а они шли по берегу с овчарками да с засученными рукавами и строчили с автоматов по камышам. А сами хохочут, сволочи!.. И время от времени играют на губных гармошках про свою Розу-мунду Высокие и белобрысые, как на подбор. И почти все – видать, для храбрости, – в лом пьяные. По всем видам, какой-то отряд специального назначения. В плен никого, паря, не брали. Даже тех, кто выходил к ним с белой тряпкой и без оружия, подняв руки. Строчили, гады, напропалую – и всех делов.
Я смекнул, что дела наши аховые, гибель неизбежна, и решил использовать единственный шанс на спасение. Вспомнил баловство в детстве, как мы играли в утопленников и пугали на озере девчат. Срезал камышовую дудку, сунул в рот, зажал одной рукой нос, а другой держу винтовку за ремень и присел на дно. В башке аж звенело, когда пули ударяли по воде. Так и сидел, пока хватало сил и терпения. Время для меня остановилось, и казалось, что прошла вечность. Потом, когда лёгкие стало раздирать болью, и было совсем невмоготу, высунул голову и прислушался.
Стрельба удалилась и вскоре затихла совсем. В голове – шум и звон. Посидел до темноты и тажно[11] вылез на сушу. Кожа на руках отвисла от вымокания. Жрать сильно хотелось. Пошёл скрадком по перелеску, обходя открытые места. Встретил ещё несколько наших, спасшихся чудом. Из ста с лишним бойцов только восемь и выдюжили таким вот родом.
На другой день вышли к своим. Подержали меня неделю в подвале люди из Смерша и направили в мой же полк. Спасло то, что я сохранил орден и винтовку. Правда, документы размокли, но видно было, что они мои. Дознаватель ещё удивился и сказал, мол, сохранив оружие и документы с орденом, я спас свою жизнь. А у других не было ни оружия, ни документов. Так их куды-то ночью увели. Не иначе как кокнули по-тихому… А может, в штрафбат отправили. Поди теперича, узнай.
– Вот тебе, паря, и вся история про мои сажанки, – завершил рассказ Дёмич. – Да и про жизню нашу, которая на войне ничего не стоила. Сердце на ней зачерствело, да так, что не было в ём жалости не только к врагу, но и к себе. В каждый выстрел я вкладывал его кусочек. А человек без сердца намного страшней, чем с тем же сердцем хищный зверь. А война эта таперича до гробу жизни так и будет сидеть в голове. И ничем её оттудова не выбить: ни временем, ни вином, сколь ты его ни пей. Будь она неладна, да и не к ночи помянута!
Чай с сюрпризом, крыло орла и дедушка Андрей
Ноябрь 1967 года. Белковье в самом разгаре. В тот год из Китая валом шла проходная белка, продвигаясь на Север Забайкалья к Становому хребту.