там, куда ушёл Вена, голкнул со щелчком выстрел. Щелчок этот означал что пуля нашла цель.
С приподнятым настроением я выпотрошил у своей добычи брюшину и горячие кишки (согрев тем самым застывшие пальцы), разрезал кожу и подъязычье на нижней челюсти, просунул ремешок, затянул петлёй, и по снегу, словно санки, приволок козу к зимовью. Затопил печь и сварил с картошкой свежие козьи почки.
Вскоре подошёл Вена и сказал, что завалил гурана в вершине Сеннушки. Принёс в рюкзаке печёнку, а тушу присыпал снегом в чаще. Подберём, говорит, на обратном пути.
Так и поступили. По натоптанной в снегу тропе волокли свои трофеи, как санки. Покидали тайгу с благодарностью, что она на этот раз была благосклонна к своим гостям. Да, в тайге мы именно лишь гости, а не хозяева.
Спускаясь с хребта по Нижней Глубокой, на бегу подстрелили еще одну козу. Спрятали её для Ильи на устье в зарослях ольхи, присыпав снегом. Печёнку из туши вынули и положили в рюкзак для него же.
И уже по́темну притащились с двумя козами в Усть-Онон прямо во двор нашего товарища. Оставили их в сенях, закрыв на засов наружную дверь, и зашли в избу.
Меня не покидало чувство, будто в минувший день кто-то вёл нас и помогал…
Илья встретил нас в приподнятом настроении. Его старый кот, обнюхав наши ноги ещё у порога, мяукнул по-особому, давая знать хозяину, что от гостей исходит запах крови. У того сразу же поднялось настроение. Васька никогда не ошибался в своих выводах относительно добычи. Это был эксперт экстра-класса!
– Ну что, навроде завалили?.. – бодро спросил Илья.
– Завалили, да не одну, – ответил Вена. – Вот тебе ещё и печёнку принесли от «твоей» козы. Порадуй душу!
– О-о! Печёнка – это хорошо! Знать, постигла вас удача. А я что вам баял?! Синявкину морду расстреляли?..
– Всё путём, Дмитрич. Ещё и гвоздь в лоб забили.
– Ну и слава Богу. Теперя её порчам наступит полный трындец. Разболакайтесь. Милости прошу к столу! Небось, забыгали, покуль приташшилися с такой добычей. Да ишшо, поди, бомбей проходу не давал. Счас, паря, брусничной настойки примем по рюмочке с устатку-то. Опосля и чайком с богородской травой побалуемся. Моя хозяюшка Манюня-катуня ноне витушечек напекла, как на Маланьину свадьбу. Ешь не хочу! Сколь за столом, столь и в раю!
На горячей печи, пуская пар из носика, насвистывал большой медный тульский чайник довоенных лет. Мы помыли руки, вытерлись краями холщового полотенца с вышитыми петухами и уселись за стол. Пропустили с кряканьем по маленькой рюмочке брусничной настойки, провозгласив тост за удачную охоту. Закусили копчёным салом, квашеной капустой и солёными груздочками. Уплели по миске пельменей.
Затем, наговорившись вдоволь, приступили к чаепитию – особому ритуалу забайкальцев с характерным пошвыркиванием (по-местному, «зёрбаньем»). Маня поставила на стол глиняный запарник, из которого шёл пар с ароматом цветочно-травяного чая. Хозяин всем налил по первой чашке.
Я осторожно отхлебнул и говорю:
– Горячо-то